— Бегите скорее! Убили стариков Мори!
Сперанца широко раскрыла глаза и зашаталась. Какая-то женщина успела ее поддержать, подбежали другие и сгрудились вокруг. Повсюду на дамбах женщины заголосили по убитым.
Сперанца, попрежнему не двигаясь с места, стояла в кругу женщин и смотрела перед собой невидящим взглядом с таким ощущением, будто ей все это снится.
— Спере… Иди ко мне, Спере…
Она упала на грудь Таго, и все расступились, чтобы дать им пройти.
Таго, обняв девочку, молча шел между людьми, уступавшими ему дорогу.
— Крепись, Таго… Они нам за это заплатят.
И вот еще раз Сперанце пришлось перебраться через болото.
Она сидела, сжавшись в комок, на дне лодки и думала о дедушке.
Но разве могла она отречься от всего, приноровиться к той жизни, которую вела, и безропотно принять ее, как принимал ее Цван?
Бедный старый Цван, какую он прожил жизнь!
Сперанца закрыла глаза; руки ее сжались в кулаки. Она испытывала почти физическое ощущение невыносимой горечи и в эту минуту поняла, что хотел сказать Таго, когда говорил, что у него рот полон желчи.
— Приехали, Спере.
Держась за руки, они направились по тропинке к заводи, и, когда они подошли, люди, которые уже были на месте, молча отступили назад.
Оба старика все еще лежали ничком у самой воды, в том самом положении, в котором их там нашли.
Трава вокруг них была залита кровью, и на нее садились мухи.
В нескольких метрах от мертвых спокойно квакали лягушки.
Сперанца вдруг обернулась, точно хотела убежать, но Таго крепко схватил ее за плечи. Тогда она заплакала. Не так, как плакала девочкой, а в голос, навзрыд, как женщины долины, когда они плачут по покойнику.
По дорогам, поросшим травой, волы медленно везли возы сена.
Повсюду — в широкой долине, на откосах дамб, вдоль каналов — стояли высокие стога.
Вечерело. Небо было окрашено в голубые и лиловые тона, в тихом воздухе ласково шелестели тополя, и светлячки, как пляшущие искорки, мелькали по всей долине.
Сидя на ярме между двух белых волов, Надален распевал во все горло, а воз тащился да тащился полегоньку, покачиваясь из стороны в сторону.
Славный был вечер.
Надален не был способен расчувствоваться, слушая пение соловьев, доносившееся из зарослей акаций, или залюбоваться последними огненными мазками заходящего солнца на краях облаков. Надален радовался, глядя на сено, которое было повсюду, покуда видит глаз, и, вдыхая исходивший от него чуть терпкий аромат тимьяна и мяты.
