— Ну, уж не дешевле, чем мы. Из картона, что ли, их делают?
— Машины там не годятся, где мы работаем. Они, небось, не спустятся в болото, не пройдут по трясине.
— Пока что тут и тракторов-то мало. Ну, пусть пришлют еще. Что ж из того? Конечно, на них и пахать быстрее, и волов не нужно, но что с плугом, что с машиной — без людей не обойтись/
— Да что вы заладили про машины? Что же, по-вашему, машина пойдет в воду рис убирать?
— Ох, господи… Вот бы нам такую машину, чтобы пиявок убирала. У меня все ноги в синяках. Съели меня заживо…
— Ну, такой машины, будь уверена, ты здесь ни от кого не дождешься…
Сперанца с напряженным вниманием прислушивалась то к одному, то к другому голосу, стараясь не упустить ни слова; и каждый вечер она чувствовала, что атмосфера накаляется все больше.
Иногда в разговор вмешивался Цван:
— По-моему, проработавши столько лет на одном месте, надо, бы быть поуважительней к хозяину.
— Тьфу ты, старый дурак…
— Вот и потолкуй с ними. Сразу норовят обругать человека… Что вы хотите? По мне, где едят, там не гадят…
— Мало вам гадят хозяева!.. Но вам, хоть наплюй в глаза, все божья роса.
Потом они группами расходились, но еще долго из темноты доносились их голоса.
Сперанца, окончив работу, мылась на гумне, под открытым небом.
Потом уходила к себе в каморку и, нырнув в постель, с головой укрывалась одеялом. И все-таки она слышала несмолкаемое звонкое жужжание комаров и — чуть подальше — стрекот кузнечиков и кваканье лягушек.
Она думала о Таго…
Сперанца не видела его с того дня, когда побывала у него в хибарке и он проводил ее домой.
Она имела неосторожность рассказать ему по дороге о тех двух охотниках, которые утром кричали ей с островка. Она сделала это нарочно, чтобы похвастаться перед двоюродным братом и доказать ему, что она уже девушка, а не ребенок, но в ответ заработала обещание надавать ей подзатыльников, если она еще раз пойдет одна на болото.
Прислушиваясь к разговорам батраков, она всегда надеялась, что они упомянут о Таго.
Но никто о нем не говорил. Таго работал на противоположной стороне болота, и ему незачем было сюда приходить.
Сперанца ждала событий, и всякий раз, как люди спорили при ней, у нее сжималось сердце от тайной тревоги. И всегда под конец она чувствовала глухую досаду на тех, кто не хотел понять, что нельзя вечно терпеть и молчать.
Однажды вечером, еще по-летнему теплым, Сперанца и Цван, намаявшись за день, сели на порог дома подышать свежим воздухом.
