Сперанца почувствовала, что краснеет, сама не понимая почему, и Таго это заметил.
— Ты ведь еще ребенок, разве я не могу тебя поцеловать?
— Я не ребенок, Таго, — твердо сказала Сперанца.
Таго с минуту помолчал, видимо, не зная, как к этому отнестись. Потом снова засмеялся.
— Ладно, как хочешь. Но мне будет трудно смотреть на тебя, как на взрослую девушку. Не забудь, Спере, что позавчера я видел тебя в белом платье и с венком в руке. Если не будешь у меня ходить по струнке, шлепков тебе не пожалею.
Сперанца улыбнулась, не столько из-за шутливой фразы двоюродного брата, сколько потому, что Таго назвал ее «Спере» и это уменьшительное имя устанавливало между ними известную близость, перенося ее обратно в дорогой ей мир, который она оставляла позади.
В селение они приехали вечером. Таго взял сумки, и они по дамбе пошли к долине. Сперанца озиралась по сторонам. Раза два она споткнулась и чуть не упала; пришлось держаться за Таго.
— Спере, не смотри на облака. Это хорошо на море. Здесь нужно глядеть себе под ноги. Сейчас-то еще ничего, но если ты вправду вздумаешь прийти ко мне на болото, то раньше научись хорошенько смотреть в землю. Не то очутишься в воде, как в день конфирмации.
Он тихо засмеялся, зная, что задел ее за живое, Ведь Сперанца старалась объяснить ему два дня назад, какая она была нарядная до этого злосчастного прыжка в воду.
Шли молча. Поднимался густой туман. Сперанца все смотрела по сторонам, но вокруг не было ничего знакомого, привычного. Теперь, когда их окутала мгла и в долине воцарилась мертвая тишь, ее охватило щемящее душу чувство тревоги и страха. Она крепко сжала руку Таго.
— Тоскливо, да? Ничего, привыкнешь. Здесь туман шесть месяцев в году.
— Тоскливо, это ты верно сказал. Так и в море бывало. Знаешь, иной раз плывем и даже воды не видим; только слышно, как она бьется о корпус. Потом, когда покажется, что берег близко, трубим в рог и ждем. Никто не откликается… Плывем дальше… Потом опять трубим и трубим… Опять не откликаются. А там уж стемнеет, Холодно… Так и блуждаем часами. Потом, наконец, с берега ответит другой рог. Прямо гора с плеч! Правим на звук, плывем тихо, мерим глубину — как бы не сесть на мель. Становятся слышны голоса. С берега нам кричат, какое это селение. Сколько раз бывало — не наше, и приходилось поворачивать и плыть в другую сторону. Но уж когда приплывали в свою гавань и приставали, не наскочив на камни, вот была радость, Выпрыгнем на землю, бросим лодку, как есть, и бегом по домам, а там огоньки горят, нас-то ведь ждут. Микеле кричит: «Что б вам всем пусто было! Сейчас же вернитесь помогать!», — но мы ходу, только пятки сверкают… — Сперанца на минуту умолкла, потом прибавила вполголоса: — Хотя я почти всегда возвращалась. Подтянуть да зачалить лодку недолго, а больше и делать нечего — не мыть же ее в такой туман. Но Микеле уже старый, ему это труднее, чем нам. Нехорошо было оставлять его одного.
