Когда Сперанца приходила на кладбище, она задумывалась над тем, что сказали бы мертвые, если бы могли говорить между собой.
«Если не перестанут лить дожди, все погниет».
«С каких это пор вы сырости боитесь? У нас в домах и не то еще делалось…»
«Выдержит ли дамба? Позаботились ли ребята укрепить ее на повороте у Мертвой дыры?»
«Чорт возьми! Как будто они не знают, что это самое опасное место».
В марте плетни вокруг могил опять начинали зеленеть, тополи у ограды кладбища пускали почки, и кто-нибудь, наверное, прислушавшись, спрашивал: «Никак кукушка кукует?»
«Да, да, она самая».
«Весна на дворе. Чувствуете, как земля прогревается?»
Здесь все знали друг друга, все были среди своих на кладбище бедняков. Здесь не существовало тайн, потому что здесь все жили одной общей жизнью.
— Да, если бы мертвые могли говорить, — думала Сперанца, — они продолжали бы здесь те беседы, какие вели летними вечерами на гумне, перед домом или зимой на посиделках.
И услышав, как в сумерках ухнул филин или летней ночью в кустах залился соловей, кто-нибудь из них, зевнув, обронил бы: «Поздно. Пора спать».
Обо всем этом думала Сперанца, глядя на бабушку, которую скоро должны были отнести на кладбище.
Минга уже лежала на столе. На том самом столе, на котором остались метки от ножа дедушки Цвана и у которого ножки были изгрызены молодыми охотничьими собаками.
Руки старухи, сложенные на груди, были похожи на свернувшиеся осенние листья, темные, прозрачные, в сплошных прожилках… Щеки ввалились, нос и подбородок заострились. Глубоко запавшие глаза исчезли под опущенными веками. Больше не суждено было им смотреть на долину, больше не суждено было видеть убегавшую вдаль дамбу. Для Минги уже не существовало ни дней, ни слез.
Пришел человек, который должен был сделать гроб, и стал ходить вокруг стола, снимая мерку и размышляя с озадаченным видом.
— Как тут быть? Гроб я смогу сделать, но она в нем не поместится. Как же быть?
Эти слова пробудили у Сперанцы воспоминания о давно минувшем.
«…Как же это ее положат в гроб, когда она помрет?»
Она устало подняла голову.
— Сделайте как можете.
— Постараемся, чтобы вышло получше. Крест на крышке сделать?
— Она такой крест несла всю свою жизнь, что уж этот-то не будет ей в тягость.
— Иди отдыхать, — то и дело повторяла Эмилия. — Минге уже ничего не нужно, да и мы здесь, Пойди приляг, ведь ты нездорова.
— Нет, я себя чувствую хорошо, — упорствовала Сперанца.
Наконец, Эмилия подошла к ней и сказала властным тоном:
