Сперанца, подняв голову, на мгновение застыла, потом молча вскочила на ноги. Женщины сразу окружили ее.
— Простите, — сказала она, отстраняя их вежливо, но решительно. — Простите, я хочу идти одна.
И она направилась к дому. Остальные, держась поодаль, кучкой пошли за ней.
Минге было восемьдесят два года, и все же ее смерть всех ошеломляла. С ней уходило из жизни нечто такое, к чему искони все привыкли. Так, проснувшись утром, человек вдруг не нашел бы перед домом старого тополя, от которого ложилась тень на гумно, — такого старого, что никто уже не помнил, как и когда он был посажен.
Сперанца быстро шла по мокрой от дождя дамбе.
— Вот это и случилось, — говорила она себе.
Сколько раз она думала о том, что бабушка умрет. И вот она действительно умерла. Больше не придется Минге, одержимой бог весть какой тоской, бродить, не зная покоя, по всем тропинкам долины, как душа грешника… Больше не нужно будет оставлять дверь открытой и днем и ночью, чтобы она могла входить и выходить в любое время.
От этой мысли о двери, которую отныне можно будет запирать, у Сперанцы сжалось сердце и к горлу подкатил ком.
Она бросилась бежать. Дамба бесконечной лентой развертывалась перед ней, теряясь в легком тумане.
Сперанца невольно пригляделась к широким изгибам и извилинам земляной насыпи, оценила ее высоту и прочность.
Минга видела, как она возникла и росла пядь за пядью с каждой новой тачкой перегноя, и сама насыпала не одну тачку. Минга видела, как ее трамбовали ручными катками, и ей самой приходилось их толкать. По этой дамбе она потом ходила всю жизнь; нужно годы и годы шагать, чтобы столько пройти. Она защищала ее от разливов и паводков, не уставая таскать песок, чтобы заполнить бреши и укрепить насыпь в тех местах, где ей угрожал разбушевавшийся поток.
По ту сторону дамбы… По эту сторону дамбы…
Для Минги не существовало никаких частей света. Для нее мир делился просто: по эту сторону дамбы и по ту сторону дамбы…
Сперанца подумала о Берто и о других преждевременно умерших сыновьях Минги. У Минги не было родни, не было и своего дома. Но у нее было прочное и определенное достояние — дамба. Та самая дамба, по которой теперь ходила Сперанца и все бедняки долины. Она была наследством Минги и всех подобных ей людей.
Сперанца бежала: она хотела сама обмыть и обрядить бабушку. Это было единственное, что она могла еще сделать для матери Берто.
«Бабушка, бабушка, — думала она, — прости меня, что я не плачу. Я не могу плакать, могу только думать».
