– Это зачем же, доча, я умирать стану? И не стану я умирать. Не до того мне, дочь. А кто ж вас выучит? В люди выведет? Это как же я буду умирать? Не буду я умирать. Не плачь ты так.
– Не будешь? – с надеждой переспросила девочка.
– Ой, дочь, до того ли мне сейчас! Завтра поминки: и помочь, и принести, и унести. Вовку в школу готовить, опять же. Тебя собирать. Некогда.
Ираидины доводы показались Ольге убедительными, и она постепенно успокоилась. Обеих накрыл сон. Наступило освобождение от тревог минувшего дня. И где-то там, в полудреме, Ираида слышала, как прошлепал босыми ногами по полу Вовка, чувствовала, как бесцеремонно ощупал ее тело, по-хозяйски отодвинул сестру и улегся ровно посередине между матерью и сестрой, согреваясь исходившим от них теплом.
Ночь перевалила за половину. За окном стояла плотная тишина. Наступило подгоняемое женщиной завтра.
Зиновия Петровича Звягина хоронили всей Коромысловкой. Похоронная процессия растянулась на полсела, увеличиваясь с каждым домом на два, а то и более человека. Проводить в последний путь Зяму Меченого вышли все мужики. Женщины, те больше оказывали уважение известной учительнице начальных классов, поэтому и называли покойного «учительшин муж» и непрестанно сетовали: «Осиротела наша Полина Михайловна».
За гробом шли Звягины: черная Полина, неотрывно смотрящий под ноги Степан и вертящая головой то направо, то налево Ираида. Следом важно шагали сваты, отчасти смущенные тем, что выступают полным составом. Среди пришедших проводить не было внуков и знаменитой Марьи Косых. «Али обидели чем? – перешептывались поселковые бабы. – Нехорошо как-то».
На кладбище священник, проводивший отпевание, обратился к родственникам покойного и строго, сквозь бороду, приказал:
– Уберите из гроба все лишнее.
Полина вопросительно посмотрела на батюшку.
– Иконку примите. Ноги развяжите. И это… – Священник ткнул пальцем в торчащую из нагрудного кармана пиджака пластиковую черную расческу.
Степан склонился над отцом, непослушными пальцами вытянул, что было велено, и автоматически переложил в задний карман своих брюк. О полотенце, расстеленном под спиной Зиновия Петровича, Звягины не проронили ни слова.
– А теперь прощайтесь, – разрешил батюшка и отошел в сторону.
Степан подвел мать. Полина встала на колени и опустила на гроб голову. Подошел священник, склонился к вдове и мягко сказал:
– Надо отпустить. Земле предать тело надо. Душа мечется.
Полина Михайловна безумными глазами посмотрела на батюшку – своего бывшего ученика: «Какая душа? С ним моя душа. Куда я без него?!» Правда, с колен поднялась. Склонилась над мужем, зашептала – от дыхания сдвинулся венчик. Поцеловала ледяной лоб, провела негнущейся рукой по восковым волосам и осела. Степан подхватил мать, передал на руки Ираиде и шагнул к гробу.
