Синяя Борода | страница 8

       В наших отношениях нет никакой чувственности. Я на двадцать восемь лет старше мадам Берман, и полюбить чудище, в которое я превратился, сможет разве что собака. Я действительно похож на ископаемого ящера, притом одноглазого. Так что с меня хватит.

       Вот как мы познакомились. Она забрела на мой частный пляж, в одиночестве, не зная, что он частный. Обо мне она никогда не слышала, поскольку терпеть не может современное искусство. Во всей округе она не знает ни души, остановилась в гостинице «Мэйдстон» милях в полутора отсюда[8]. От этой гостиницы она и пришла пешком к городскому пляжу, а с него перешла через границу моих владений.

       Я шел к океану окунуться, как всегда делаю ранним вечером, и застал ее, в полном облачении, за тем же занятием, которому так много времени посвящает Пол Шлезингер: она сидела на песке, глядя в океан. Собственно, ее присутствие – чье угодно присутствие – смущало меня только по причине смехотворности моего телосложения, а также того обстоятельства, что мне приходится снимать повязку с глаза, прежде чем войти в воду. Под ней у меня месиво, наподобие яичной болтуньи. На близком расстоянии я себя неловко чувствую.

       Кстати, Пол Шлезингер говорит, что обычное состояние человеческой души может быть полностью описано всего одним словом, и вот каким: неловкость.

*     *     *

       Так что я решил не купаться, а вместо этого собрался позагорать, немного поодаль от нее.

       Впрочем, я подошел достаточно близко, чтобы сказать ей: «Добрый день».

       И вот как интересно она мне ответила: «Расскажи, как умерли твои родители».

       Жуть, а не женщина! Может, она вообще ведьма. Надо быть ведьмой, чтобы убедить меня взяться за автобиографию.

       Она только что заглянула ко мне в комнату и сообщила, что пора бы мне съездить в Нью-Йорк. Я там не был с тех пор, как умерла Эдит. Я, в общем, почти не выходил из дома с тех пор, как умерла Эдит.

       Значит, отправимся в Нью-Йорк. Кошмар какой-то!

*     *     *

       «Расскажи, как умерли твои родители», сказала мне она. Я подумал, что ослышался.

       – Что, простите? – сказал я.

       – А что толку в «добром дне»? – спросила она.

       Я сперва даже не нашелся, что ответить.

       – Мне всегда казалось, что это все же лучше, чем ничего, –  сказал я наконец. – Впрочем, я могу ошибаться.

       – И что же значит это твое «добрый день»?

       – Я полагал, что оно значит «добрый день», – ответил я.