Денег
у Пола нет. Он
ужинает у
меня четыре,
а то и пять
раз в неделю,
а в
промежутках
совершает
набеги на холодильник
и на вазы с
фруктами, так
что я, несомненно,
являюсь
основным
источником
его
пропитания. Сколько
раз я говорил
ему после
очередного
ужина: «Пол, когда
же ты продашь
наконец дом,
получишь с него
кой-какие деньги
себе на
булавки, и
переселишься
сюда? Ты посмотри,
сколько у
меня тут места.
Еще одной
жены, да и
вообще женщины,
у меня больше
не будет, и у
тебя тоже.
Боже мой,
кому мы
нужны?
Погляди на нас
– пара
ископаемых
ящеров!
Переезжай! Я
тебя не
побеспокою, и
ты меня не
побеспокоишь.
Выгода со
всех сторон».
Его
ответ всегда
звучит
одинаково,
примерно так:
«Писать я
могу только
дома». Тоже
мне, дом – где
протекающий
холодильник
и никого нет,
кроме него
самого.
Он
сказал
однажды про
этот особняк:
«Разве можно
писать в
музее?».
Что
ж – вот я и
узнаю, можно
или нельзя. Я пишу
в этом музее.
Да,
вот так вот: я,
старик Рабо
Карабекян,
покрыв себя
позором в области
изобразительных
искусств,
пытаюсь
теперь заняться
литературой.
Впрочем, как
истинный сын
Великой
Депрессии,
чтобы подстраховаться,
я придержу
пока за собой
место
музейного
сторожа.
Что
же могло
подвигнуть
меня в этом
возрасте на такой
головокружительный
шаг? Cherchezlafemme!
Властная,
самоуверенная,
пышная и
сравнительно
молодая
женщина
решила – без
приглашения,
насколько
мне известно,
– поселиться
у меня!
Она
говорит, что
не может
спокойно
видеть и слышать,
как я целыми
днями ничего
не делаю. Мне
надо заняться
чем-нибудь,
чем угодно,
но заняться! А если
ничего не приходит
в голову, то
пусть я
займусь
автобиографией!
В
самом деле,
пусть.
С
ней не
поспоришь!
Так
выходит, что
я теперь все
время делаю
то, что она велит.
За все
двадцать лет
нашей
совместной
жизни Эдит ни
разу не
решила за
меня, что мне
делать. В
армии я встречал
полковников
и генералов,
похожих на
эту мою новую
знакомицу, но
они все были мужчинами,
и к тому же
страна
находилась в
состоянии
войны.
Можно
ли сказать,
что эта женщина
– мой друг? Да я
понятия не
имею, что про
нее можно
сказать. Я
знаю только,
что пока она
тут свой
порядок не
наведет, она
не успокоится,
и что у меня
от нее поджилки
трясутся.
Спасите.
Ее
зовут Цирцея
Берман.
* * *
Она
– вдова. Она
была замужем
за
нейрохирургом
и жила в
Балтиморе, где
у нее до сих
пор имеется
особняк,
такой же
большой и
пустой, как и
этот. Ее
муж Эйб умер
от инсульта
шесть
месяцев
назад. Ей
сорок три, и она
решила, что
этот дом
прекрасно
послужит ей и
для отдыха, и
для работы –
написания
биографии
своего мужа.
