–
Фигня, –
сказала она.
–
«Фигня», –
язвительно
передразнил
я. – Это, вероятно,
и есть тот
уровень
интеллектуального
дискурса,
который
можно
ожидать от автора
книг,
написанных
от имени Полли
Мэдисон.
–
Ты бы прочел
хотя бы одну
из них, –
сказала она. –
В них
описывается
жизнь в ее
современном
состоянии.
Она
махнула
рукой в
сторону
Шлезингера.
–
А вы с твоим
бывшим
приятелем
так и не продвинулись
дальше
Великой
Депрессии и
Второй Мировой.
У
нее на
запястье
были часики,
украшенные бриллиантами
и рубинами,
которых я
раньше на ней
не замечал, и
они соскользнули
на пол.
Тут
дочь кухарки
рассмеялась,
и я надменно вопросил,
что ее так
позабавило.
–
Сегодня у
всех
руки-крюки, –
ответила она.
Тогда Цирцея,
подобрав
часы,
спросила, кто
еще что уронил,
и Целеста
рассказала
ей о моей
повязке.
Шлезингер
не преминул
поддеть меня
на предмет того,
что
находится
под повязкой.
–
Жаль, что вы
не застали
этот шрам, –
сказал он. –
Это просто ужас,
а не шрам! В
жизни не встречал
столь омерзительного
уродства.
Никому
бы я такого
не спустил,
но от него мне
пришлось это
вытерпеть. У
него самого
имеется шрам,
который
напоминает
дельту
Миссисипи, от
груди до
паха. Его раскроило
взрывом
гранаты.
* * *
У
него остался
всего один
сосок, и он
однажды загадал
мне загадку:
–
Что это такое
– три глаза,
три соска,
две жопы?
–
Сдаюсь, –
сказал я.
Тогда
он сказал:
–
Пол
Шлезингер и
Рабо
Карабекян.
* * *
А
там, в
прихожей, он
обратился ко
мне и сказал:
–
Пока ты не
уронил
повязку, я и
не подозревал,
сколько в
тебе тщеславия.
У тебя под
ней все
вполне
приемлемо.
–
А теперь,
когда ты это
выяснил, –
сказал я, – можешь
убираться
отсюда к
черту вместе
с Полли Мэдисон,
чтобы и тебя
я тоже больше
не видел.
Так-то вы
двое
воспользовались
моим
гостеприимством!
–
Я за себя
заплатила, –
отозвалась
мадам Берман.
Чистая
правда. Она с
самого
начала
настояла на
том, чтобы
отдавать
кухарке
деньги за еду
и выпивку.
–
Ты задолжал
мне столько
всего, не
измеряемого
деньгами, –
продолжала
она, – что тебе
со мной не расплатиться
и за миллион
лет. А когда я
от тебя уйду,
ты поймешь,
какое
одолжение я
оказала тебе
этой самой
прихожей.
–
Одолжение? Я
не ослышался?
– фыркнул я. – Да знаете
ли вы, что
эти картинки
представляют
собой для любого,
кто хоть
самую
малость
понимает в
искусстве?
Они же
отрицают
искусство! И
они не просто
лишены сущности.
Это – черные
дыры,
втягивающие
в себя разум
и мастерство.
Более того,
они
высасывают
также честь и
достоинство
из каждого
несчастного,
кому случится
на них взглянуть.
