,
тук-тук,
и
динь-динь-динь,
и
ту-ту-у.
Динь-динь-динь
исходило,
разумеется,
не от самого
поезда, а от
сигналов на
переездах,
предупреждавших,
что всякий,
кто не
уступит нам
дорогу, будет
разметан в
мелкие
клочья. Так
им и надо! Кто
они – и кто мы!
Многие
из тех, кто
пережидал,
уступая нам
дорогу, чтобы
избежать
смерти, были
фермерами с
семьями. Весь
их скарб был
привязан
кое-как к кузовам
побитых грузовичков.
Ураганы и
лопнувшие
банки
отобрали у
них фермы так
же
безжалостно,
как отобрали
ту же самую
землю у
индейцев кавалерийские
полки во
времена их
дедов. И где
же они теперь,
эти
снесенные
ветром фермы?
Кормят рыбу
на дне Мексиканского
залива[41].
Этих
побежденных
белых
индейцев на
переездах я
видел не в
первый раз.
Достаточно
их прошло
через
Сан-Игнасио,
и все
спрашивали у
меня, у моего
отца, и даже у
непроницаемых
лицом
индейцев
лума, не
знаем ли мы кого-нибудь,
кому нужен
был бы
кто-нибудь
для
какой-нибудь
работы.
От
моего
железнодорожного
сна меня
пробудил в полночь
Фред Джонс.
Он сказал,
что господин
Грегори
готов меня принять.
Он нисколько
не удивился,
что я сплю на
полу. Когда я
открыл глаза,
прямо перед
моим носом
находились
носки его
туфель.
Обувь
всегда
играла
важную роль в
истории благородного
рода
Карабекянов.
* * *
Фред
доставил
меня к
подножию
лестницы, с которой
слетела
Мэрили и
которая
должна была
привести
меня к порогу
святая
святых –
мастерской.
Подниматься
мне полагалось
в одиночку.
Там, наверху,
было темно. Ничего
не стоило
представить
себе там, наверху,
виселицу с петлей,
свисающей
над откидной
дверцей.
И
я пошел
вверх. Я
остановился
на последней ступеньке,
и глазам моим
предстала
картина, противоречащая
здравому
смыслу: шесть
каминов с
трубами, ни к
чему не
прикрепленных,
в каждом из
которых
мерцали угли.
Сейчас
объясню, что
там
произошло с
архитектурной
точки зрения.
Дело в том,
что Грегори
купил три
подъезда в
обычном
нью-йоркском
кирпичном
доме длиной в
квартал,
каждый
шириной в три
окна и
высотой в четыре
этажа, пятьдесят
футов в
глубину, два
камина на
каждом этаже.
Я-то думал,
что ему принадлежал
только
подъезд с
дубовой
дверью и
колотушкой в
форме
горгоны,
подернутой патиной.
Так что вид,
открывающийся
с площадки
верхнего
этажа, застал
меня
врасплох – он
нарушал все
законы пространства
и времени, он
длился и
длился. На
нижних этажах
и в подвале
Грегори
соединил
подъезды, прорезав
двери и проходы
с арками. Но
на верхнем
этаже он снес
разделяющие
стены полностью,
от фасада
назад и во
все стороны,
и оставил
только эти
шесть
отдельно
стоящих каминов.
