* * *
Ночь
была
освещена
этим
шестикратным
повторением
тлеющих
углей, да
чередующимися
бледными
полосами на
потолке.
Полосы
получались оттого,
что девять
окон, выходящих
на Сорок
Восьмую
улицу,
разрезали свет
уличных фонарей
на ленточки.
Где
же был сам
Дэн Грегори?
Я сперва не
заметил его.
Он сидел
молча, без
движения,
сгорбившись
на верблюжьем
седле перед
центральным
камином, был
всего лишь
бесформенным
пятном в
просторной
черной кофте,
футах в двадцати
от меня.
Прежде чем я
понял, где он
находится,
мой взгляд
упал на содержимое
каминной
полки над
ним. Эти
предметы
выделялись в
пещере своей
белизной. Там
стояли
восемь
человеческих
черепов, октава,
выстроенная
по размеру,
от детского
на одном
конце до
старческого
на другом –
каннибальский
ксилофон.
Музыка
там в
каком-то
смысле тоже
присутствовала,
утомительная
фуга на тазах
и кастрюлях,
подставленных
под
застекленный
люк в
потолке, по
правую руку
от Грегори.
На люке
лежала шапка
тающего
снега.
* * *
«Плих-плюх».
Тишина. «Кап-кап».
Тишина. «Плюх».
Тишина. Так
звучала
песня
заснеженного
люка, а глаза
мои в это
время
обшаривали
то произведение
Дэна Грегори,
которое без
колебаний
можно
назвать
шедевром – собственно
эту
мастерскую,
единственный
пример
потрясающей
оригинальности
с его стороны.
Простое
перечисление
оружия,
инструментов,
идолов, икон,
шляп, шлемов,
моделей
кораблей и аэропланов,
чучел –
включая
крокодила и
белого
медведя, поднявшегося
на задние
лапы, – уже поражало
воображение.
Но вот вам
еще,
например: этот
шедевр
содержал пятьдесят
два зеркала
всех мыслимых
времен и
форм, висящих
порой в неожиданных
местах и под
дикими
углами,
умножая озадаченного
наблюдателя
до
бесконечности.
Дэн Грегори
был скрыт от
меня,
стоявшего на
верхней
ступеньке, но
сам я смотрел
на себя
отовсюду!
Я
знаю, что
зеркал было
ровно
пятьдесят
два, потому
что на
следующий
день я их
пересчитал. Некоторые
из них мне
полагалось
начищать
еженедельно.
Попытка стереть
пыль с других
каралась,
если верить
моему
мастеру, смертью.
Никто не умел
подделывать
изображения
в пыльных
зеркалах
лучше, чем
Дэн Грегори.
Наконец
он заговорил,
и немного
расправил плечи,
так что я
увидел, где
он сидит. Вот
что он сказал:
–
Меня также
нигде и
никогда не
привечали.
Он
снова
употребил
британский
акцент – единственный,
который он
использовал,
когда
говорил
серьезно. Потом
он сказал:
–
И то, что все
были со мной
так
неприветливы,
а мой мастер
ни во что не
ставил меня,
пошло мне на
пользу. Смотри,
кем я стал.
