–
Это было как
раз в то
время, когда
из милашки на
сцене, на
которую всем
было
исключительно
приятно смотреть,
она начала
превращаться
в настоящую актрису.
Она даже
перестала
быть
Барбарой.
Вдруг, ни с
того ни с
сего, ее
стали звать
Бар-би-ра[34]!
Он
сказал, что
впервые
узнал об
изменении в ее
имени во
время
слушания
дела о
разводе. Ее
адвокат назвал
ее «Барбира», и
продиктовал
судебной
стенографистке
это имя по буквам.
Потом
в коридоре
суда
Шлезингер
спросил ее:
–
А куда делась
Барбара?
Она
ответила, что
Барбара
умерла!
–
И за каким
чертом тогда
мы выбросили
столько денег
на адвокатов?
– поинтересовался
Шлезингер.
* * *
Я
сказал, что
нечто
похожее я
наблюдал,
когда Терри
Китчен
впервые
забавлялся с
краскопультом,
обстреливая
красной
нитроэмалью
кусок старого
строительного
картона,
который он
прислонил к
картофельному
амбару.
Вдруг, ни с
того ни с
сего, и он
тоже стал
человеком, у
которого в
наушниках
играла
замечательная
радиостанция,
мне совершенно
недоступная.
Никакого
другого
цвета, кроме
красного, у него
тогда не
было. Две
банки
красной
эмали мы получили
бесплатно в
придачу к краскопульту,
который
купили в
автомастерской
в Монтоке,
двумя часами
раньше. «Ты
только посмотри!
Ты посмотри
только!» –
повторял он
после
каждого
залпа.
–
Он совсем уже
собрался
бросить
попытки стать
художником и
поступить в
адвокатскую
контору
своего отца,
когда мы
достали тот
краскопульт,
– сказал я.
–
Барбира тоже
совсем уже
собралась
бросить попытки
стать
актрисой и
завести
ребенка, – отозвался
Шлезингер. – И
тут ей дали
роль сестры
Теннеси Уильямса
в «Стеклянном
зверинце»[35].
* * *
На
самом деле,
как я теперь
вспоминаю,
личность Терри
Китчена
претерпела
радикальное
изменение в
тот самый
момент, когда
мы увидели
выставленный
на продажу
краскопульт,
а не позже,
когда он
напылил
первые пятна
красной
краски на
кусок
картона.
Приметил
пульт я, и сказал,
что он,
скорее всего,
из армейских
излишков. Он
был в точности
такой же, как
те, что мы
использовали
во время войны
для
маскировки.
–
Купи мне это, –
сказал он.
–
Зачем тебе? –
спросил я.
–
Купи мне это, –
повторил он.
Ему этот
краскопульт
был теперь
необходим, и
это при том,
что он даже и
не догадывался
бы, что это
такое, если
бы я ему не
объяснил.
Собственных
денег у него
не было
никогда, хотя
он и
происходил
из старинной,
обеспеченной
семьи. А все
деньги, которые
были тогда
при мне,
должны были
пойти на
покупку кроватки
и колыбельки
в тот дом, что
я купил в Спрингс.
Я перевозил
семью, против
их желания,
из города на
природу.
