Грубое признание Моульди поразило меня.
– Ну, чего же хныкать, – насмешливо сказал он. – Неужели ты воображал, что мы умненькие, благочестивые мальчики?
– У тебя есть семья, – заметил Рипстон, – ты можешь вернуться домой, когда хочешь. Ты ведь не обязан есть тот пудинг, который мы себе купим! Иди, добывай себе хлеб, как знаешь!
С этими словами они отвернулись от меня и вошли в переулок, оставив меня на улице одного.
Глава XII. Я становлюсь вором. Для моего утешения Моульди объясняет разниц у между словами «украсть» и «взять»
Я стоял на улице и должен был, как сказал Рипстон, сам добывать себе хлеб. Я мог убежать домой. Правда, я не знал туда дороги, но я мог расспросить прохожих. Вполне честный мальчик не остановился бы ни перед какими трудностями. А я, был ли я честен? Я ночевал, я провел все утро, я завтракал вместе с ворами, но это мучило меня, краска бросалась мне в лицо при одной мысли об этом.
Отчего же я стоял, отчего же я не шел домой, чего я ждал? Так может спросить только тот, кто не испытал, что такое голод, страшный голод мальчика, мало евшего накануне и с утра проглотившего всего одну чашку жидкого кофе без булки, – страшный голод, от которого по всем членам распространяется дрожь и оцепенение.
Мысль, что Моульди и Рипстон воры, была ужасна, но мой голод был не менее страшен. Рипстон сказал, что я могу не есть их пудинга, если не хочу, значит, если я захочу, они дадут мне его. И какой это, должно быть, чудесный пудинг! Я его знаю, он продается во всех лавках для бедняков. Его делают из муки, почечного сала и чего-то еще необыкновенно сытного. Он такой горячий, что греет руки, пока не положишь в рот последние крохи; его обычно режут большими-большими кусками, величиной с четверть кирпича.
Картина такого огромного, горячего, вкусного куска пудинга носилась перед моими глазами, когда я увидел, что Рипстон и Моульди возвращаются из переулка. Я спрятался за телегу с мешками муки и следил за ними. Они казались очень веселыми, и Моульди подбрасывал и ловил на лету четыре или пять пенсовых монет. Они поискали меня глазами, и Рипстон даже свистнул, чтобы дать мне знак. Но я плотно прижался к колесу, и они прошли, не заметив меня. Я перешел дорогу и стал следить за ними. Моульди вошел в пудинговую лавку и через минуту вышел оттуда, неся на капустном листе целую кучу того самого пудинга, о котором я мечтал. При виде густого, душистого пара, распространявшегося от него, у меня сперло дыхание, и я еще сильнее прежнего почувствовал и голод, и холод.
