— Я хочу, чтобы ты выучил их наизусть. Я хочу, чтобы перед народом мои слова лились из твоих уст как источник истины. Я не из тех европейских политиканов, которые читают на публике приготовленные заранее сообщения по листочкам, я вдохновенный президент, когда я говорю, сам народ глаголет моими устами — остаток моей дикости! Все дело в тоне, ты понимаешь?
Двойник сделал знак, что понимает.
— Что до всего остального — молчи. Я — прежде всего молчаливый президент.
Двойник принес клятву молчания.
— Еще одно: не забывай, откуда ты — не прикасайся к женщинам моей касты, а то останешься у меня без самого дорогого. Скажем так: я целомудренный президент; я женат на своем народе. У меня нет времени на женщин.
Двойник принес клятву целомудрия.
— Ты можешь прикоснуться к женщине только для того, чтобы открыть бал, в день церемонии.
Перейра научил своего двойника танцевать танго.
— На нашем континенте президент, достойный носить это звание, должен танцевать танго как никто другой!
Двойник стал неповторимым тангиста[2].
— Хорошо. Теперь — одна частность.
И Перейра доходчиво объяснил своему двойнику, что если, свыкшись с данным положением, ему, двойнику, вдруг взбредет в голову занять место его, диктатора, то он, двойник, окажется на том свете столь же скоро, как если бы проглотил горошину цианида.
— Ну давай, попробуй. Здесь, сейчас, передо мной, попробуй хоть на секунду серьезно занять мое место. Давай. Попробуй. Ну, ты президент? Ты сын моего отца? Давай, поставь себя на мое место, всего лишь, я жду. Я жду!
Двойник не только не смог представить себя президентом вместо настоящего президента, или сыном Перейры да Понте, или крестником епископа, или просто другом Эдуардо Риста, или имеющим хоть какое-то значение для торговки змеями с рынка Терезины, но даже сама попытка напугала его до такой степени, что он был в полумертвом состоянии, когда промямлил:
— Я не могу. Вы — это вы… а я — это я.
«Ты прав, — подумал Перейра, — ты нисколько на меня не похож. Внешность — это просто дерьмо в замороженном виде».
Однако вслух сказал только:
— Смотри же, не забывай.
О том, что Перейра делал в Европе, количество лет, которые он там провел, страны, которые посетил, города, в которых останавливался, женщины, которых любил, — обо всем этом можно было бы кратко поведать в одной главе, так сказать, по верхам. Однако ж нет никакого сомнения, что он оставил неизгладимую память о себе везде, где появлялся. Об этом свидетельствует удвоение ставок, названное «расчетом Перейры», переполошившее все казино Ривьеры несколько месяцев спустя после его появления в Монако, а среди игроков в шахматы — «начало да Понте», которым в Амстердаме на чемпионате Двух Фландрий индиец Мир медленно задушил магистра Турати. (Постичь, каким ветром Миру надуло это «начало да Понте», значит узнать то, что связывало Перейру с танцовщицей Кэтлин Локридж — тайной советчицей индийского чемпиона.)
