— Если уж говорить о том, кто далеко пойдёт, так это, скорее всего, Антонов-Овсеенко, то бишь Штык, — возразил Деникин. — Революции превыше всего ценят политиков, а не военных. Военные будут в цене, пока идёт война, а затем их выбросят за борт. — Он ещё раз просмотрел справку. — Да они, эти большевистские вояки, кажется, все как один перебывали в редакторах. Этот Сиверс успел редактировать некую «Окопную правду». И сам Троцкий из редакторов. Неужто мы не осилим этих красных дилетантов?
— Будем рассчитывать на Божью помощь, ваше высокопревосходительство...
— А пока что придётся покинуть Ростов, — со вздохом произнёс Деникин, думая о том, что Ксению придётся оставить на произвол судьбы в этом городе. Кто заступится за неё, если её арестуют или если она подвергнется бандитскому нападению? Никто! Недаром Ксения умоляла взять её с собой, не оставлять в Ростове. Но как он мог согласиться и тем самым подвергнуть её ещё большему риску? Разве зная он, что ждёт его впереди? Корнилов, увидев Ксению всю в слезах и узнав об их причине, пообещал переговорить с Деникиным. Тот, несмотря на доводы Корнилова, наотрез отказался брать Ксению с собой.
— Со мной ей будет грозить ещё большая опасность, чем в Ростове, — твёрдо сказал он. — К тому же, Лавр Георгиевич, жёны в походе свяжут нас по рукам и ногам. Полагаю, что у нас есть лишь один выбор — идти через все преграды к избранной нами цели, не отвлекаясь ни на что другое.
— Я разделяю ваши взгляды, Антон Иванович. — Корнилов произнёс эти слова искренне, хотя и сухо.
Девятого февраля Корнилов отдал приказ своим войскам отходить за Дон, в станицу Ольгинскую. Дальнейший план действий так и не сложился в его голове. Да и кто мог определить единственно верный путь по донским степям? Идти на Кубань? А не примут ли их там точно так же, как приняли на Дону? Кто знает?
Недаром в письме другу Корнилов перед уходом из Ростова говорил о том, что, вероятно, больше им встретиться не придётся.
Много позже в своих воспоминаниях об этих днях, полных разочарований и томительной неизвестности, Деникин писал:
«Мерцали огни брошенного негостеприимного города, слышались одиночные выстрелы. Мы шли молча, каждый замкнувшись в свои тяжёлые думы. Куда мы идея? Что ждёт нас впереди?»
И ещё:
«Мы уходили. За нами следом шло безумие. Оно вторгалось в оставленные города бесшабашным разгулом, ненавистью, грабежами и убийствами. Там остались наши раненые, которых вытаскивали из лазаретов на улицу и убивали. Там брошены наши семьи, обречённые на существование, полное вечного страха перед большевистской расправой, если какой-нибудь непредвиденный случай раскроет их имя... Мы начинали поход в условиях необычайных: кучка людей, затерянных в широкой донской степи, посреди бушующего моря, затопившего родную землю. Среди них два Верховных главнокомандующих русской армией. Главнокомандующий фронтом, начальники высоких штабов, корпусные командиры, старые полковники... С винтовкой, с вещевым мешком через плечо, вмещавшим скудные пожитки, шли они в длинной колонне, утопая в глубоком снегу... Уходили от тёмной ночи и духовного рабства, в безвестные скитания... За Синей птицей.
