Особое опасение вызывали проходившие через Быхов воинские эшелоны. Солдаты не раз пытались высадиться на станции, чтобы штурмовать тюрьму и расправиться с генералами, этими «последышами царского режима». Чтобы не допустить этого, поляки выставляли дежурные части с пулемётами, координировали с Корниловым все вопросы самообороны.
Между тем события в России развивались стремительно. Временное правительство представляло собой уже не власть, а лишь её жалкое подобие. Страну охватила всепоглощающая стихия анархии. Большевики с фанатичной настойчивостью готовились к захвату власти.
И только Александр Фёдорович Керенский по-прежнему благодушествовал. Об этом с документальной точностью рассказал Владимир Дмитриевич Набоков[6]:
«За четыре-пять дней до октябрьского большевистского восстания в одном из наших заседаний в Зимнем дворце я его (Керенского) прямо спросил, как он относится к возможности большевистского выступления, о котором тогда все говорили. «Я был готов отслужить молебен, чтобы такое выступление произошло!» — ответил он мне. «А уверены ли вы, что сможете с ним справиться? » — «У меня больше сил, чем нужно. Они будут раздавлены окончательно».
А ещё через несколько дней этот самонадеянный «глава государства» бежал из Петрограда и целых восемь месяцев скрывался в России, став в одночасье политическим трупом...
Большевистский переворот означал и переворот в сознании быховских узников. Надо было не просто действовать, но и решительно противодействовать новоявленным властителям. Но как? Почти единодушно высказались за то, чтобы пробираться на Дон.
— Казачество настроено антибольшевистски, — говорил Корнилов, — оно станет нашей надёжной опорой.
Девятнадцатого ноября в тюрьму пришёл представитель Ставки полковник Генерального штаба Кусонский, который доложил генералу Корнилову о том, что через четыре часа большевистский Верховный главнокомандующий, бывший прапорщик Крыленко с большой группой матросов будет в Могилёве.
— Генерал Духонин, — сказал Кусонский, — приказал вам передать, что всем заключённым необходимо тотчас же покинуть Быхов.
«Какое мужество! — подумал про себя Деникин, присутствовавший при этой беседе. — Этим распоряжением он подписал себе смертный приговор». Предчувствие это вскоре оправдалось: Духонин был на глазах Крыленко растерзан матросами.
Промедление было бы гибельным для всех узников, и Корнилов приказал, чтобы текинский полк, сохранявший ему верность, был готов к выступлению из Быхова нынешней же ночью. Сам он решил идти вместе с полком, хотя это и было для него крайне опасно. Но бросить свой полк было свыше его сил.
