– Да что ты, ма, никаких разговоров не будет. Сколько можно играть в благородство? Я уже распорядился! – соврал Георгий.
Мать промолчала. Конечно, было бы хорошо позвонить иной раз вечерком Георгию, обмолвиться словом с внучками, услышать их чистые голоса, узнать их простые заботы.
– Ну, как ты здесь? – не выдерживая паузы, спросил Георгий.
Мать пожала плечами:
– Нормально. Как все, так и я.
– Ма, ну ты не обижайся… – Георгий подошел к ней, обнял за плечи, с болью ощутил, какая она у него худенькая, «дробненькая», как говорит баба Маша.
Мать открыла кран над раковиной, в которой чистила картошку. Он зашипел, но так и не проронил ни единой капли воды.
– Даже на второй этаж не поднимается, и когда вы это дело наладите… – с укоризной сказала мать. – Пойди принеси со двора.
Георгий послушно взял со шкафчика ведро для питьевой воды и пошел во двор под колонку. Но и там не оказалось воды. Ему пришлось идти в соседний двор – метров за двести. Там почему-то всегда была вода – во все времена и в любое время суток. Этот кран у них в округе так и называли – «хитрый». Откуда он питался водой, одному богу известно. Без удовольствия неся полное ведро по людной улочке, Георгий здоровался направо и налево со старыми знакомыми, знавшими его еще с тех пор, когда он был Жорой и когда никому из них не могло прийти в голову, что он станет для них со временем Георгием Ивановичем и для того, чтобы попасть к нему на прием, им нужно будет записываться за три недели.
– А у вас есть? – спросила мать, когда он поставил полное ведро воды на шкафчик в кухне.
– У нас насос, – смущенно сказал Георгий.
– А-а, персональный, для вашего дома?
– Ну, что-то в этом роде, – пробормотал Георгий.
– Как девочки?
– Да чего им сделается, нормально. Ирочка уже вовсю помогает по хозяйству, во вторую смену поедет в лагерь. Лялька ходит за ней как хвост.
– Привел бы.
– Ма, ну почему ты не ходишь к нам?!
– Ты знаешь, я курю…
– Ма, ну это такая чепуха! Ну, я понимаю, что она конечно же не права, но ведь теперь ничего не поделаешь.
– Да, – кивнула Анна Ахмедовна, моя в эмалированной чашке очищенную картошку, – теперь ничего…
– Ма, ну это я во всем виноват, я…
– Наверное, – холодно сказала мать то, что не говорила ему никогда прежде. – При живой бабке ребенка нянчат чужие люди…
– Они хорошие, ма…
– Ясно, что хорошие, плохим бы вы не отдали.
– Ма, ну прости меня, ма…
– Я не в обиде, – отводя глаза в сторону, сказала Анна Ахмедовна, – на жизнь нельзя обижаться, а это – жизнь. Тебе жарить картошку с луком?
