– Раз обещал, значит, сделаю, – с бравадой в голосе сказал Георгий – ему было по-мальчишески приятно выглядеть в глазах Али немножко волшебником. – Будет тебе и гостиница, будет и фотка!
– Вай, Георгий, когда?
– Да хоть сейчас, – Георгий взглянул на наручные японские часы, – приезжай, его портрет у меня здесь, на работе.
– Через пара минут буду.
– Есть.
Встав из-за массивного письменного стола начала прошлого века, Георгий подошел к такому же старинному книжному шкафу, на одной из полочек которого стоял портрет Лермонтова. Портрет был обычный, из «Огонька», но в хорошей строгой рамке.
Какая тоска светилась в его глазах! Какая печаль! Как он просил свою любимую бабушку вернуть его домой, в Россию; все спрашивал в письмах: «Ну как там с моей отставкой? Похлопочите!» Как он предчувствовал свою раннюю смерть, как томился… Каким красивым его рисуют…
Разглядывая портрет будто вновь, Георгий подумал, что вот этот антикварный письменный стол, за которым он протирает штаны, и этот шкаф вполне могли служить кому-нибудь из господ офицеров Тенгинского пехотного полка и рука поэта могла касаться их мореного дуба. Живая рука… рука, начертавшая:
За все, за все тебя благодарю я:
За тайные мучения страстей,
За горечь слез, отраву поцелуя,
За месть врагов и клевету друзей,
За жар души, растраченный в пустыне,
За все, чем я обманут в жизни был…
Устрой лишь так, чтобы тебя отныне
Недолго я еще благодарил.
И он устроил…
Пришедший вскоре Али-Баба остался очень доволен портретом: особенно его порадовало, что Михаил Юрьевич был изображен в черкеске, с газырями. Последнее сразило Али настолько, что он даже сказал Георгию на прощанье:
– И-слушай, я, может, усатого сниму, да… А его на машин повешу, на лобовой стекло. Ты как думаешь?
– Дело твое, – улыбнулся Георгий.
Они крепко пожали друг другу руки.
– Счастливого пути! – искренне пожелал Георгий. – Будь здоров – остальное купишь! – И лукаво подмигнул своему старому другу.
Али оставил в душе Георгия легкое, приятное чувство простоты, подлинности, доброй силы, – словом, всего того, что стояло на прочном фундаменте их давней дружбы. Все между ними было правдиво: правдой было и то, что когда-то отец Георгия, Иван Иванович, спас Али от верной смерти. Тогда Георгию было лет семь, а Али – двадцать четыре. Он только что демобилизовался с флота и, на зависть всем мальчишкам, ходил в широчайших клешах, в темно-синей фланелевке с широким воротником и треугольным вырезом, с выглядывающей из-под нее тельняшкой, в бескозырке с лентами. Шел пятьдесят третий год, время еще нелегкое – еды уже стало вдоволь, а с одеждой еще не наладилось. Видно, из-за широких клешей, из-за фланелевки и кожаных ботинок все и случилось…
