Он закурил, ругнулся, сжал новую сигарету в зубах, спустился к воде, отыскал предыдущий окурок, вытер его о траву и сунул в карман халата. Выбравшись обратно на берег, сказал:
— Угрызения совести. Мне сказали, тебе негде жить.
— Я устроился в гостинице.
— Платит компания?
— Да.
— У меня есть свободная комната.
Извинившись, я инстинктивно и немедленно отказался. Я пространно объяснил, что мне нужна собственная комната, которая запирается на замок. Что мне совершенно необходимо одиночество. Что я могу пользоваться кухней и ванной, лишь когда там никого нет. Что больше всего я хочу тихо-спокойно жить без всяких вторжений и с минимальной суетой вокруг.
Если честно, мне не очень-то хотелось даже с кем-то разговаривать.
Люси Хинтон ойкнула и соскользнула с пуфика, расцепив пальцы.
— Ох!
— В чем дело?
— Думаю, это…
— Нет!
— Нет, — сказала она, тяжело отдуваясь, но все же умудрилась вновь опереться на пуфик. — Ложная тревога.
— Самопроизвольный выкидыш, — сказал я, — еще одна хорошо известная опасность.
— Изучаешь медицину.
— Историю.
— Дай мне пачку, — сказала она. — Я не буду курить, просто подержу ради старых времен.
— Обещаешь?
— Обещаю.
Я передал ей сигареты. Наши пальцы на миг соприкоснулись, и меня еще больше поразила разница между “Привет, малышка” и самой малышкой. Я взглянул на натянувшуюся джинсовую ткань и пуговицы с инь-янь. Подумал о тугой поверхности барабана и о том, что, будь ее кожа достаточно упругой, она стала бы прозрачной в последние дни перед родами. Тогда были бы видны все движения ребенка и внутренних органов, как в телевизоре.
— Ты хотела забеременеть?
— Я хотела трахнуться.
Она достала сигарету из пачки. Подняла ее к свету, потом, закрыв глаза, провела ею под носом.
Она спросила меня, курю ли я, и я сказал, что нет.
— Я тут вот что подумала, — сказала она. — Ты бы мог покурить, а я бы просто понюхала.
Дядя Грегори умер, когда мне было девять.
Мы завтракаем. Дядя Грегори приехал погостить. Мне пора в школу, он собирается меня отвезти на маминой машине. Мама моет посуду у окна в сад. Дядя Грегори стоит в саду и закуривает. Мама кричит ему, что уже пора ехать в школу. Он не слышит, ей приходится постучать в окно. Все еще с сигаретой во рту он обходит сушилку для белья, крутанув ее, как в мюзикле, и, отчетливо двигая губами, произносит: “Что?”. Он приставляет ладонь к уху. Мама кричит ему, что уже пора ехать в школу. Губы дяди Грегори произносят: “Что?”.
Наконец он понимает, что она говорит, и в ту же секунду докуривает. Не помню, опоздали мы в школу или нет.
