И вот война пришла и сюда.
Гитлеровцам было нужно «жизненное пространство», им не хватало невольников из стран закабаленной уже Европы…
Да, улыбка в те дни редко появлялась на наших потрескавшихся губах. Да и могло ли быть иначе?
Ужин, ставший одновременно и обедом, был довольно вкусный.!В тепле нагретой избы приятно клонило ко сну. Сколько же минуло бессонных ночей! А теперь можно спать, если есть на это приказ и убаюкивает шум ветра за окном.
Ко мне это, однако, не относилось: меня ожидало дежурство в течение двух часов, а потом нужно было будить Грицко. На улице в эту ночь выставлял посты другой расчет.
Так и сидел я у плотно занавешенного окна.
Но не один я не спал в этой комнатушке.
В углу избы на лежанке сидела женщина. Лицо у нее было еще довольно молодое, но из-под черного платка выбивались пряди седых волос. Ее губы неустанно шевелились. Может быть, она шептала молитву?
— Господи! Ребятушки, неужто это правда? Даже сюда немец пришел… Как же вы могли?.. — этими словами она встретила нас на пороге своего дома.
И все. Ничего больше не добавила, ни о чем нас не спрашивала. Принесла крынку кислого молока, положила на круглый стол, стоявший в переднем углу, черствые лепешки. Здесь, под иконой, висела в небольшой рамке фотография мужчины в мундире лейтенанта Красной Армии, молодого и симпатичного. Он улыбался белыми ровными зубами, кудрявая шевелюра шла ему. Под снимком виднелась надпись: «Дорогой мамаше — Ленька».
Фотографию обвивала черная траурная лента…
— Ну вот. Такие дела, ребята, — прошептал сержант Миша Сорокин. — Приди мы пораньше, может быть…
Молоко выпили молча. В молчании легли отдыхать. Только сержант Сорокин отправился к командиру батареи.
Лампа коптила на столе. Я подсел к столу, вытянул из мокрого еще вещевого мешка кипу слежавшихся газет, сложенных вчетверо. Развернул, и в моих руках появилась небольшая книжечка в твердом сером переплете. И сразу ощутил тепло в ладони. Или, может, так только казалось? Что касается некоторой влаги на ресницах, сомнений не было.
Прыгают в глазах мелкие буквы: «Адам Мицкевич. Поэзия». При слабом свете коптилки читаю слова на родном языке.
Сколько раз, когда меня охватывала грусть по дорогим моему сердцу людям, по родному краю, доставал я эту маленькую книжечку, чтобы ее крохотными буквами успокоить тоску, охватившую меня. И всегда эти стихи наполняли надеждой. И так было уже многие месяцы. Томик стихов путешествовал со мной среди бещадских холмов в сентябре 1939 года. Тогда он лежал в кармане солдатского мундира и был для меня как бы щитом, охраняющим от сомнений и отчаяния. Вскоре эта книжечка приехала вместе со мной в страну нефти — Азербайджан, на берега Каспийского моря, усеянные рядами нефтяных вышек. Отсюда вместе с ней я начал свое второе скитание по фронтовым дорогам. Как редко, однако, удавалось услаждать душу красотой стихов, полных тоски по далекой отчизне, куда поэту не было обратной дороги.
