Из одного котелка | страница 57
Чувствую, как спазма сжимает горло, а глаза все более застилаются влагой. Переворачиваю несколько страниц, вытираю платком глаза.
«Крымские сонеты»… Мне близки, понятны переживания поэта. Как далеко отсюда до края его молодости и юношеских порывов, рождения его большой любви!..
Отрываю взгляд от страницы. Прижимаю к груди твердый переплет.
И мне уже была тогда знакома эта острая тоска. В юношеском сердце также носил я и тени пережитых несчастий, и боль трагических воспоминаний. Все это я вынес из далекой отсюда страны, по которой так сильно теперь тосковал, в которую мне пока не было обратного пути.
Отчий край, родной дом.
Дом с небольшим крылечком стоял среди высоких ясеней, на холме. Две комнатки, сени, глиняные побеленные стены, крытая соломой крыша… Вокруг поля, пересеченные узкими межами, неподалеку деревня и темный бор, принадлежавший графу Яблоновскому.
За этим бором был уже конец тогдашней Польши «Б»[24]. Там за тонкой лентой реки Збруч советские солдаты устанавливали пограничные столбы с красными звездами.
К хатке и стоящему рядом хлеву прилегало четырнадцать моргов земли.
«Пятый хозяин в деревне, — так по деревенской иерархии определяли размер хозяйства моего отца, нажитого восьмилетним каторжным трудом на шахтах Канады. — А ведь до этого был ничем у графа Яблоновского».
«Пятый хозяин в деревне — такой надел, пара коней, две пары коровьих рогов!..» — завидовали нам.
«Раньше-то был безземельщина, как и дед его, и отец…»
Довольно рано я понял, что такая невеселая перспектива ожидала и нас, десятерых детей «пятого в деревне хозяина». Да и какой же еще участи следовало нам ожидать, если даже по полтора морга на душу не досталось бы при разделе отцовской земли. А перспективы для внуков «пятого»?.. У графа много не заработаешь. Что же оставалось говорить о других, еще более бедных дворах? Что ожидало детей из четырехсот с небольшим хат этой деревни, из которых мало кто мог пойти зубрить по букварю польский или украинский в местной шестилетней школе?
Да, немалая это была деревня, но намного больше была нужда, которая ее окружала. Серые развалившиеся хибарки теснились одна возле другой вдоль шоссе, по берегам узкой речушки Гнилы. Дома соприкасались истлевшей соломой крыш. А там, за рощицей, взметнулись вверх стройные башенки панского дворца, укрытого в тени раскидистых деревьев. Ниже, у подножия холма, над затхлым прудом, расположились помещения для службы, конюшни и амбары, а еще дальше расстилались широкие полосы чернозема, на которые испокон веков с завистью глядели голодные крестьянские глаза, где за жалких семьдесят грошей или десятый сноп зерна гнулись натруженные спины и немели руки… Эти широкие панские полосы годами пропитывались нашим крестьянским потом. Каждый клочок земли, полученный мужиком, доставался ему ценою тяжкого труда в темных пастях шахт Канады или Северной Америки. А может, податься в город, в гимназию, в университет? За наукой, за тем сокровищем, которое и «в огне не горит, и в воде не тонет». Увы, несколько классов начальной школы — вот все «образование», уготованное для таких, как я, детей крестьян и рабочих той, панской Речи Посполитой. Учеба, высшее образование — все это оставалось для нас несбыточными мечтами. На это нужны были деньги, а откуда их взять? Заплатишь подати и налоги государству, запасешься кое-какой одежкой, глядь — и почти ничего не осталось…