— Итак, мы передохнем здесь, а потом пустимся в обратный путь. Но вы вся дрожите, вам холодно?
— Нет, — ответила я, стараясь овладеть собой, — мне не холодно, но… но мне немножко страшно. Конечно, это очень глупо с моей стороны.
— Черт возьми! — сказал мой жених. — Я не нахожу в этом ничего удивительного, так как и сам чувствую что-то неладное. Журчанье этой воды напоминает мне хрип умирающего.
— О, не говорите таких вещей, Чарли! Вы пугаете меня.
— Ну, ну, моя дорогая, нечего предаваться черным мыслям, — со смехом сказал он, видимо, желая вернуть мне бодрость. — Пойдемте прочь из этого места, где пахнет кровью, и… Смотрите, смотрите! Боже мой! Это что такое?
Чарли покачнулся, и глаза его направились на другой берег ручья, который был выше того, на котором сидели мы.
Лицо Чарли было смертельно бледно.
Я уже говорила, что ручей, у которого мы сидели, находился у подножия скалистого массива.
На самой верхушке последнего рисовалась высокая черная фигура мужчины, смотревшего вниз, в отвесный обрыв, на дне которого мы сидели.
Луна как раз осветила гребень скалы, и на его посеребренном фоне резкими угловатыми очертаниями выделялся силуэт неизвестного.
В этом внезапном молчаливом появлении одинокого путника было что-то таинственное, волшебное, и фантастичность его еще более увеличилась ввиду мрачности обстановки.
Меня охватил немой ужас. Я прильнула к моему возлюбленному, со страхом смотря на высившийся над нами силуэт.
— Эй, мистер, вы, там, наверху! — крикнул Чарли, переходя от тревоги к гневу. — Кто вы такой и за каким чертом забрались туда?
— О! Я так и думал, так и думал, — проговорил человек, смотря на нас сверху вниз.
Затем он исчез с гребня.
Мы слышали его шага по скале.
Минуту спустя он появился на берегу ручья и остановился, повернувшись к нам лицом.
Как ни фантастичен был его вид при первом его появлении, вблизи эта фантастичность скорее усилилась, чем ослабла.
При свете полной луны ясно было видно его длинное тощее лицо мертвенной белизны, составлявшее резкий контраст с манишкой ярко-зеленого кричащего цвета.
На щеке у него шел от глаза до угла рта глубокий шрам, придававший и без того неправильному и некрасивому лицу его ехидное; фальшивое выражение, особенно заметное в те моменты, когда рот его улыбался.
Ранец и палка указывали на принадлежность его к числу туристов. В то же время непринужденность и изящество, с каким он снял шляпу, увидев даму, свидетельствовали о том, что он принадлежит к обществу.
