Явь и сны писателя-фантаста в реальном мире | страница 7



Судили меня в здании, что на площади Богдана Хмельницкого. Быстро все прошло. Судья назвал меня фашистом. Выступил адвокат. Он с мамы содрал все деньги, которые только можно было. Пьяный, как чоп. Поднялся, качается: "Товарищи судьи! Мой подзащитный — мерзавец и антисоветчик, это понятно, но если можно, дайте ему меньше". Срок, конечно, вкатили на полную катушку.

Когда меня вывели, навстречу мать. Спрашивает: "Сколько?" Я сказал… Она упала в обморок. Какая-то женщина начала поливать ее водой из лужи. Меня завели в каталажку при суде. И тут появился Учитель. Сам. И это был не сон…

— Невидимый для других?

— Ну, разумеется… Но я Его видел, говорил с Ним, обнимал Его. И Он…

— Как это?

— А вот так. Понимайте, как есть. После этого я все время был с Ним, а Он — со мной. Он Сказал: "Мужайся, так должно быть, надо пройти это все. Легких дорог нет — только путь страдания. Если принял на себя тело этой земли, то должен все грехи и боли генотипа — народного и личного — принимать…"

Бандюги и Аэлита. Астральный разговор с товарищем Сталиным

— В лагере вам довелось сидеть с бандитами и ворами. Как вы с ними уживались?

— Чекисты, после того, как я попытался однажды убежать, велели главному вору-пахану меня убрать: мол, поквитайтесь со стукачом. Но он тюремщикам не поверил, зашел ко мне и говорит: "Тебя велено прирезать, но вижу — ты свой парень. Тем более, что сегодня приснилась мне Божья Матерь". И наказал своим: "Сашка не трогать…" Они любили, когда я им рассказывал истории про космос, про будущее человечества. Пересказывал и "Аэлиту" Алексея Толстого. Есть там, если помните, такие слова в конце: "Где ты, где ты, где ты, сын Неба?" Пахан плакал, слезы текли: "Вот сука! Вот хорошо! Мерзавец, как хорошо!" И: "Ишо давай". Я им три раза рассказывал об Аэлите, ворам этим, и они каждый раз рыдали.

— А как отнеслись к вашей "дружбе" с ворами тюремщики?

— Видя, что здесь меня не режут, отправили дальше — в Карлаг. А в начале марта 1953-го снится мне сон… Будто бы сидит Сталин в кресле-качалке и я с ним разговариваю. "Иосиф Виссарионович, — спрашиваю, — ты знаешь, что творится вокруг?" — "Канэчно, знаю". — "Но это же мерзость, это же страшные вещи, миллионы загубленных жизней… Вот и меня зачем-то в тюрьму упрятали". А он: "Это я тэбя пасадыл? Это же тэбя тваи друзья пасадылы…" Потом собеседник вдруг вспыхнул и начал по периметру обгорать — словно огненная искра вырезала его фигуру из реальности.