— Я что-то слышал такое… — неуверенно буркнул Полежаев.
Скворцова метнула на него быстрый взгляд.
— Остановимся на фактах, — продолжил Хабибуллин, — Степан угодил в жидкий азот по шею. На этом его пребывание в нашем мире и оборвалось. Но после себя он оставил вот это.
Не сводя с посетителей глаз, Хабибуллин выдвинул ящик стола, вслепую порылся в нем и положил на стол ярко-желтую пластмассовую игрушку в виде бегемота. На спине бегемота имелись две кнопки.
— Боже, а это еще что? — с надрывом воскликнула Вилена.
— Диктофон, — охотно пояснил Хабибуллин. — Только детский. Наверное, чтобы записывать бормотание детишек. Но вполне функциональный. И даже с хорошей памятью.
— Хорошо, что не утюг… — буркнула Вилена.
— Начитал завещание? — предположил Полежаев.
— Вроде того. История одной жизни. Рассказ. Драма…
— Интересно, — по-профессиональному заинтересовался лысый.
Хабибуллин нажал на одну из кнопочек, и нижняя челюсть бегемота отвалилась. Внутри оказался динамик.
— Знаю, что вы люди занятые, но, гм… настаиваю. От этого будет зависеть решение, которое вы примете там, — кивнул врач в сторону занавески. — А решение это ответственное.
Полежаев посмотрел на часы, потом на Вилену. Та скрестила руки на груди и надула губки.
— Что ж, запускайте! — за двоих разрешил Полежаев.
Хабибуллин натянуто улыбнулся и вдавил скрипучую кнопку.
— В двадцать пять лет я эмигрировал в Канаду, — очень ясно и сочно сказал бегемот голосом Степана.
— Громкость нормально? — шепнул Хабибуллин
Полежаев утвердительно кивнул и устроился поудобнее.
В двадцать пять лет я эмигрировал в Канаду. Можно сказать, и бежал. Не от России, конечно, — она как раз вставала на ноги, и если и не успела еще выпрямиться во весь рост, то на полусогнутых перемещалась вполне сносно, — от себя. Вот начну с нуля на новом месте, может быть, там получится…
Не получилось. С год проживал в каких-то сомнительных кварталах, разгружал красивые, но большие фуры, гадая, заплатят или нет, без твердой уверенности в ужине, без друзей, без секса и без футбола в любимом кресле с шишкой от вылезшей пружины. Лишь одна мысль придавала мне сил, когда я с остервенением вбивал чужеземные костыли, мечтая расколоть эту землю пополам: на далекой родине мне, скорее всего, завидуют! Завидуют! Завидуют! За! Ви! Ду! Ют!..
Но однажды вдруг разом поняв, что мелким тщеславием голода не заглушишь и новые кроссовки на него не купишь, а уж тем более кожаные Nike последней модели, обозлился и начал медленно скользить под горку, постепенно набирая скорость.
