Гм… И сзади все неплохо. Кто же она такая?
Он вошел следом и закрыл за собой дверь.
Гости оказались в небольшой комнатке, которая являлась частью большого помещения, отгороженной от него занавеской из мутного зеленого пластика. В этой своеобразной кабинке стоял простенький стол с компьютером и два стула на стальных ножках
— Еще раз приношу свои извинения. — Хабибуллин глянул в экран компьютера. Его очки блеснули синим. — Садитесь.
Сам врач устроился с другой стороны стола, перед компьютером.
— Вы не знакомы друг с другом?
— Н…нет, — сказал Полежаев, поворачиваясь к даме.
— Не знакомы, — твердо резанула дама. — Я, конечно, понимаю, что кто-то должен, как вы выразились, «засвидетельствовать». Еду через весь город. Ужасные пробки. Просто нереальные. А тут, извините, перед закрытой дверью полчаса…
Я таких не люблю, — сказал сам себе Полежаев. — Что же там за занавеской? И почему так холодно?
— Еще раз извините меня! Его селезенка выдала неповторимую мелодию. Записывал.
Селезенку? — мысленно опешил Полежаев.
— Я ведь любитель органной музыки, — продолжал человек в белом халате. — В смысле «музыки органов». Не побоюсь помпезного словца: это было шедеврально, просто шедеврально, честное слово. Однако давайте я вас лучше познакомлю. Вы — единственные люди, которые Степану Афанасьевичу были близки.
— Близки? Вы шутите! Мы с ним просто соседи… — Дама недовольно поправила прядку волос на виске.
— И все-таки. Когда он у меня обследовался, именно вас двоих он называл. Только вас двоих. Итак… — Врач повернулся к Полежаеву, разложив в его сторону ладонь, как будто на ней было невидимое яблочко. — Позвольте представить: Полежаев Геннадий Сергеевич, издатель.
Полежаев сделал вид что встает, и даже придержал полы плаща, но ограничился лишь полуулыбкой и кивком.
— Скворцова Вилена Николаевна, соседка Свердлова.
— Очень приятно! — в унисон сказали сидящие, не глядя друг на друга.
— Вы оба в курсе, в какую драму попал Степан Афанасьевич?
— Я в курсе, — сказала Вилена Николаевна. — Спалил нам Степан Афанасьевич полдома.
— А я нет, — весомо молвил Полежаев.
Хабибуллин снял очки и протер их мягкой тряпочкой.
— Введу вас в курс. Степан Афанасьевич мой пациент более пяти лет. С того памятного дня, когда он впервые надолго потерял сознание. Это случилось при крушении самолета, если помните, громкий случай был, тогда еще Шереметьево закрыли на пару дней.
Полежаев согласно кивнул, Вилена прикусила губку.
— Совместное воздействие шока, резкого повышения давления и удара чемоданом по голове. Он пролежал в коме целых четыре дня. Когда Степан Афанасьевич пришел в себя, то выяснилось, что у него полностью отбило память. Он больше не помнил своего прошлого. Кто он, откуда, почему летал в Канаду — рейс был трансатлантический. Такие провалы случаются часто. К тому же шок и сотрясение мозга при ударе спровоцировали легкое помешательство, которое с годами, к сожалению, только усилилось. А еще у Степана Афанасьевича развилась незаурядная способность погружаться в продолжительное коматозное состояние. Причем регулярно, иногда аж пару раз в месяц. Редкий случай.
