Состав дрогнул и начал медленно двигаться вдоль платформы. Андрей поспешно повторил просьбу, объяснил, что именно находилось в коробке, и записал на ходу в блокнот имя девушки. Поезд все убыстрял ход.
— Софья Вакульчик! — мечтательно повторил Волегов и помахал ей рукой. — Наверное, с Украины. До чего хорошие девчата расцветают на той земле! Вот бы взять тебе и жениться на этой Софье Вакульчик. Одно имя что значит — Софья Вакульчик!..
— Вот и женись, хватит глазами стрелять, — в тон Волегову проговорил Андрей.
— И женился бы, да ростом мал. А тебе она под стать— Вообще, зарылся ты. Все хочешь звезду с неба ухватить. То ему пианистку выдающуюся подавай, то...
— Что — то?
— Ничего ты не понял.
— Ну, ну, — покровительственно, но в то же время смущенно сказал Андрей. — Поживем —увидим!
Утром следующего дня пленка с репортажем о пуске «Четвертой комсомольской» была в руках Ивана Васильевича Плотникова. Он специально поднялся пораньше, чтобы встретить северогорский поезд, и вот теперь радовался. Вечерняя передача была обеспечена.
Плотников не сомневался в том, что репортаж у Андрея Широкова получился, и все-таки не терпелось быстрее зарядить магнитофон и послушать пленку.
В безлюдных комнатах радиокомитета Плотников встретил Леонида Петровича Хмелева. Они вместе прошли в фойе, приподняли крышку магнитофона, общими усилиями установили кассеты.
— Включай! — сказал Хмелев и полез в карман пиджака за портсигаром. Диски закрутились, но вместо мужественного голоса Андрея Широкова из динамика полетели взвизгивающие выкрики, напоминавшие героя детских передач Буратино.
Хмелев вскинул дуги бровей и выругал себя и Плотникова:
— Старые мы ослы! Скорости-то разные!
Они принялись искать свободный «репортер», чтобы переписать пленку. Обшарили все углы. Магнитофона не оказалось.
— Придется ждать звукооператоров, — садясь на стул, сказал Хмелев. — Кури!
Плотников взял папиросу и начал тщательно разминать ее. Потом так же неторопливо поднес ее к полным губам и размеренным движением руки чиркнул спичкой.
За многие годы работы в радиовещании он привык к всевозможным неожиданностям и относился к ним спокойно. По крайней мере, так казалось со стороны. Его моложавое лицо никогда не выражало тревоги. Можно было подумать, что он никогда не расстраивался и не переживал неудач. Таким привыкли видеть Плотникова те, кто знал его еще до войны, таким он вернулся за свой редакторский стол после демобилизации.
— Расстроить тебя, что ли? — неожиданно спросил Хмелев, прищурив и без того узкие глаза и выпуская тонкую нескончаемую струйку дыма.
