В шум ветра колокольчиком вплелась протяжная песня, она возникла тихо и без слов — песня о любви. Андрей откинулся на сиденье и закрыл глаза. Песня звучала совсем рядом и вдруг оборвалась вместе с порывом ветра. Остался только хрустящий шелест колес. Через некоторое время песня послышалась снова. Андрей открыл глаза. Пела Тоня Подъянова. А когда умолкла, задорно спросила Петю:
— Споем нашу любимую?
Петя кивнул кудрявым чубом.
Дивлюсь я на небо
Тай думку гадаю...
Потом пели все вместе, а когда кончился запас излюбленных песен, дал себе волю Петя. Он пел одному ему известные потешные песенки и запевки, одному ему известные частушки. Иногда в такт припеву он ударял ладонью по сигналу, и к лесу неслись густые фанфарные звуки. И вдруг машина остановилась, все по инерции качнулись вперед. Кончились Петины частушки, а он продолжал нажимать сигнал.
Та-та, та-та-та — неслось по лесу. Петя озорно улыбался и смотрел в сторону небольшой избушки, стоявшей у самого леса. Андрей не сразу заметил рыжеватого, с непокрытой головой человека в долгополой серой рубахе. Он боком двигался к перекрытой шлагбаумом дороге, неуклюже приседая на каждом такте Петиного сигнала. «Харитоша!» — понял Андрей, и в это же время Тоня набросилась на шофера:
— Как тебе не стыдно? Сейчас же прекрати! Не издевайся над человеком...
— Наоборот, — возразил Петя, увлеченно ударяя по сигналу. — Доставляю ему удовольствие.
Харитоша добрался до полотна дороги и отплясывал вприсядку перед самым радиатором машины.
Тоня разозлилась не на шутку и крепко схватила Петю за рукав. Стало тихо. Харитоша, тяжело дыша губастым ртом, утирая рукавом пот с красного, поросшего огненной щетиной лица, подошел к машине. Он силился что-то сказать, но говорил столь невнятно, что никто его не понимал. Помог выйти из положения Петя. Он сунул Харитоше папиросу и поднес зажженную спичку. Харитоша кивал головой, кланялся, прикладывая руку к груди.
Переждав, пока подымется шлагбаум, Петя запустил мотор.
Андрей еще долго смотрел на согбенную фигуру Харитоши, который стоял посреди дороги, отдавая честь. Жаль было этого забитого, придавленного человека, обидно за него...
— Есть еще у нас немало глухомани и дикости. И помог бы человеку, но как?
Тоня обернулась.
— Кому помочь, Харитоше? — И сама ответила: — Ему никто никогда не поможет, и это не дикость. Он просто больной человек. Такие, верно, будут всегда.
Андрей не стал возражать. Может быть, и права Тоня, только слишком уж яркими были контрасты, слишком глухим показался этот клочок земли по сравнению, например, с Молодежным проспектом.
