Нам, естественно, его жаль, но мы не можем с Феей тотчас превратиться в каких-то облезлых кошек, чтобы усмирить непостоянство скучающего зверя…
Любой ход мыслей был обречен на встречу с невидимым Богом.
Однако даже в этой сиюминутной одинаковости всех рождающихся противоречий сквозит окаянная тоска, с какой любой грешный житель другому все чувства прощает.
Так вот и ощущается некая безысходность любых человеческих поступков. Однако и она была всего лишь мгновенной потребностью всякого мудрого человека…
А в это время я ее вообще не замечал…
Моя Фея заслонила собой весь мир. Ее глаза как светящиеся звездочки под полумесяцами начертанных Богом бровей, разжигали во мне пламя единственной вечной Любви.
Такое бывает лишь раз, когда весь мир со своей суетой, с мучительной тоской и безысходностью, с тревожными глазами, летающими по траектории замкнутого круга или наглухо закрытого квадрата… остается где-то позади, в темноте абсолютного забвения, в тот миг, когда Фея сидит у меня на коленях и мы постепенно становимся с нею одним существом…
Любая философия, идея, политика, любое художество, оцениваемое в миллиард долларов, всякое золото, хранимое в сейфах с алмазами, не стоят того святого часа, когда два понимающих существа так искренне и нежно… чутко любят… Когда даже и представить невозможно весь мир… без Феи.
Все связано лишь с ней. Она – центр моей Вселенной… Она – моя реликвия… мое блаженство, божество…
Темдеряков становился все ужаснее.
Он перестал пить, но сделался от этого еще более безумным и озлобленным…
Долгими ночами он бродил под нашими окнами как одинокий и неприкаянный зверь… Он как дьявол, выходящий без числа… Впивающийся черными глазами…
В мир, где раздвигает тени мгла и зажигает смысл предсмертными словами.
Впрочем, он не зажигал смысл, а уничтожал его всей свой жизнью… Он как тот упрямый старик, которому ужасно надоело и наскучило жить, пытался уйти из этого мира любым безболезненным образом… Я опять пришел к нему…
И увидел его кривую и все отталкивающую от себя усмешку.
– Ну, проходи, – сказал он мне таким отрешенным голосом, словно он уже был где-то там, на небесах.
Еще более скверный бардак застыл в его вещах, разбросанных по квартире. Постоянно летающая моль и полчища бегающих тараканов еще резче и фатальнее подчеркивали в Темдерякове отсутствие всяко смысла.
– Ну что, горло прошло?! – спросил он меня как-то глухо и безучастно.
В уме я даже представил себе невидимый пут его голоса, от губ до потолка, где в углу, в пыльной паутине он обрывался, не находя себе никакого подходящего простора.
