Я прекращаю свой рассказ об Арраве, и внимательно приглядываюсь к Федору Аристарховичу.
– Ну, как могли в разное время и разных точках земли, реальности и сна видеть его, пусть даже и в ночной темноте, и в собственных болезнях самые разные люди?! – спрашивает меня Федор Аристархович.
Я знаю, что это знает Цикенбаум, но молчу и улыбаюсь…
Достаточно уже и того, что я рассказал об Арраве Федору Аристарховичу.
Только с помощью Арравы я отвлек его внимание от своей жизни и был этому рад, ибо теперь он задавал себе вопросы про новое мифологическое существо, которое легко возникло вместе во мне с загадочным Цикенбаумом.
Федор Аристархович еще долгое время идет за мной и задает самые несуразные вопросы, я бы сказал – чудовищно-абсурдные вопросы…
Из-за этого я делаю вывод о том, что своим безумием можно легко заразить любого человека, было бы только желание, а образы всегда найдутся. Особенно, если ты пишешь стихи. Если ты влюблен и веришь в существующее, как и во всякую тайну Вселенной.
А впереди, где-то далеко за убегающей толпою, за отражением городских тротуаров с блестящими крышами домов скрывается образ моей волшебной Феи…
В магических кольцах, с улыбкою тайной… С лица моего тень твоя нисходила. Так грустно глядел я вперед и в молчанье предчувствовал душу в небесном сиянье…
У «Ты» здесь есть всякое «Я»
И всюду в нас брезжит туманов прощальность
И тайна встает зябким взором лица
И бездна во мне твоим изваяньем
Живет и не знает чувствам конца.
Фея встречает меня своей постоянной улыбкой.
С тех пор, как она поселилась у меня, я словно зажег ее каким-то необыкновенным светом…
Так землю всю волшебным светом вмиг освещает бесконечный океан…
Мы, как дети, воспламеняем друг друга наивной чистотой еще неоткрывшихся ласк…
Мы хотим войти в любое око мирозданья, своею верою в чистого зверя, и все же за всяким отсутствующим здесь ликом или чувством ощущается непроходимая даль Вселенной, и мы вместе тонем в ней, уже не пытаясь отгородиться друг от друга едва проверяемыми триумфами…
Ибо даже если человек любит другого человека, то он должен подать знак, означающий, что он тоже в нем существует, хотя бы и столь непредсказуемым образом.
Фея снова садится ко мне на колени, и мы снова разучиваем Акафист Пресвятой Богородице…
Едва соприкасаясь телами, мы образуем единое целое… сливаясь голосами в молитву… И только Аристотель заметно нервничает и мурлычет возле нас, взирая на нашу близость с тоской одинокого холостяка…
