Так и сделали. На тело, поневу и рубаху Певуньи налипло много травы, листьев, и грязи. Стащили поневу с лица. Глаза у Певуньи все так же были закрыты. Послушав дыхание, молочница убедилась, что оно все такое же ровное.
– Что же теперь? – спросила прачка.
– А что? Укрой ее, вон покрывало. И пойдем отсюда досель. Скоро муж ее вернется, может что-нибудь придумает в мыслях.
– Как-то нехорошо.
– Что ты предлагаешь?
– Может, дом поджечь? – сказала прачка. – Певунья все равно уж не жилица. Подожжем, а там мало ли что, например, сгорел дом, а Певунья вместе с ним.
– Нет, нельзя. Может, очнется еще, безутешная.
– Не очнется.
– Нет. За поджог нынче знаешь, что делают? Быть нам холопками, если кто дознается. А сопляк-то нас видел. Да и мужу ее огорчение. Так хоть дом-то останется.
– Ладно. Пойдем, а там будь что будет.
– Да уж. Пропали наши головушки бесталанные. Как есть пропали.
Выскочив на порог и оправляя волосы и поневы, женщины остановились, поняв, что опоздали.
– А куда это вы спешите так, соседки? – спросил их тиун Пакля, муж Певуньи. – Али не гостеприимна хозяйка, али не люб вам дом мой? Уж останьтесь, милые, сделайте мне честь. Как человек общественной значимости прошу вас об этом нижайше. Где же наша служанка, что же не встречает хозяина.
Молочница первая собралась с мыслями.
– За помощью бежали мы, хозяин.
– За помощью, – сообразила прачка.
– Кому же понадобилась помощь? – спросил Пакля благодушно. – Чем смогу, тем и помогу. Я ведь, изволите видеть, далеко не последний человек в городе. Уж княжескому тиуну, каковым являюсь, многое подвластно, многое. Это все знают. И сам посадник Константин мне, ежели попрошу, не откажет. Так какая вам помощь нужна, милые?
– А такая помощь, – сказала молочница, – что подруга наша, а жена твоя, тиун Пакля, давеча в обморок сверзилась в саду.
– Именно, в обморок, – подтвердила прачка. – В саду.
– И не разговаривает, и очи не открывает, – добавила молочница.
– Совсем не открывает, – подтвердила прачка. – Лежит с закрытыми.
– Это вы шутите так? – спросил тиун, растерянно улыбаясь.
– Нет, – заверила его молочница.
– В саду она лежит?
– Нет. Мы ее в дом перенесли.
– Чтоб ее не украл никто, пока мы за помощью бегаем.
Тиун вошел в дом.
– А Сушка где, холопка наша? – спросил он, идя к спальне.
– А не знаем, тиун.
– Не знаем, кормилец.
Войдя в спальню и увидев жену, лежащую на ложе, с одной ногой, торчащей из-под покрывала, Тиун слегка оторопел, крякнул, и приблизился. Ноздри Певуньи раздувались, грудь вздымалась.
