Средневековый детектив | страница 83



– Певунья, – позвал тиун, садясь рядом. – Эй, Певунья. А что это у нее дрянь всякая в волосах? – спросил он, оборачиваясь к женщинам.

– Не знаем, – сказала молочница искренне. – Вроде только что не было.

Прачка только мотнула головой.

Тиун приложил ладонь ко лбу жены. Лоб был горячий, а что из этого следовало – неизвестно. Он попробовал потрясти Певунью за плечо. Потряс. Никакой реакции.

– Может, ей воды на лицо-то полить, вот эдак? – предложила прачка, показывая, как надо лить воду на лицо.

– Зачем? – спросил тиун.

– Может, будет лучше.

– Нет, – подумав, сказал тиун. – По щеке не треснуть ли?

– Уж пробовали, – призналась прачка.

Молочница въехала ей локтем в бок, но было поздно.

– И что же? – спросил тиун.

– Ничего. Как видишь.

– Ладно, – сказал Пряха. – Вы давеча за лекарем бежали?

– За ним, тиун. За лекарем. Как же без лекаря. Без лекаря нельзя.

– За каким же? За Стожем или за Трувором?

– За Трувором.

– Хорошо. Бегите. Приведите Трувора.

Женщины переглянулись, повернулись, и вышли.

– А где этот Трувор живет, ты знаешь? – спросила прачка, когда они оказались на улице.

– Нет, – сказала молочница. – Ну, ничего, расспросим народ да найдем.

Тиун меж тем сделал было еще одну попытку растолкать жену, но тут его внимание привлекли какие-то передвижения и шумы в погребе, примыкающем к стене дома. Нахмурясь, Пакля поднялся и вышел в сад, к погребу. В погребе что-то грохотало и пищало. Не будучи по натуре суеверным, Пакля смело шагнул к погребу и отодвинул засов.

– Хо-хо! – залихватски приветствовали его из погреба. – Йех!

Он едва успел уклониться. Кувшин пролетел возле его головы и упал на траву. Затем пришлось уклоняться от летящего окорока.

– Эй! – потребовал тиун. – Кто тут? Прекрати!

– Ага! Хозяин пришел! А вот мы его бжевакой!

От бжеваки тиун увернуться не успел. Липкое сладкое месиво ударило ему в лицо. Отплевываясь, он отступил от двери.

– Сушка, ты, что ли? А выходи-ка на свет сейчас же!

– Пошел в хвиту!

Стерев рукавом бжеваку, Пакля быстро вошел в погреб и схватил Сушку за руку. Она попыталась свободной рукой расцарапать ему что-нибудь, но он быстро пошел к выходу, таща ее за собой, и это ей помешало.

Выйдя на свет, оба остановились. Сушка была пьяна в дым, улыбалась глупо и нагло. В одной рубахе – поневу она сняла в погребе зачем-то – встав перед тиуном, холопка подбоченилась, придала своим плохо повинующимся ей чертам подобие презрительного выражения, искривила пухлые губы, и сказала —