Марина поискала в банке данных своей памяти возможное решение, которым можно было бы поделиться с незнакомым человеком.
— Сделали так, чтобы вас вырвало?
Тереза презрительно фыркнула.
— Если бы! Да если бы я даже зонтик засунула в глотку, меня бы все равно не вырвало. В моем теле есть встроенный механизм, который препятствует удалению из него пищи, пока последняя капелька жира не пристанет как цемент к бедру или к какому-нибудь другому месту. Ну не везет, и все! Вернувшись домой, я решила, что раз уж проглотила трехдневную норму калорий, то пусть она растянется на три дня.
Марина пожала плечами.
— И вы голодали три дня? Я тоже такое проделывала.
Тереза покачала головой.
— Вовсе нет! На то, чтобы поститься, у меня не хватило бы силы воли. Едва вернувшись в тот день, я тотчас приняла снотворное и легла спать. Когда проснулась, приняла еще одну таблетку. И так весь уикенд, до утра понедельника, когда встала и пошла на работу со спокойной совестью человека, который сидит на диете.
Марина пришла в ужас. Хотя она считала, что большая часть ее жизни отравлена проблемами с лишним весом, тем не менее пребывала в здравом уме и наслаждалась жизнью сполна (не считая нескольких часов забвения, вызванных приемом успокаивающего средства, но она предпочитала называть это послеобеденным сном).
— Вас это шокировало, правда?
Марина придала лицу привычное выражение.
— Совсем нет. Впрочем, да, думаю, да. Уходя по своей воле из жизни на какое-то время, ты как бы временно умираешь.
Она содрогнулась.
Тереза кивнула, хотя уже и не смотрела на Марину. Ее взгляд был прикован к другой сцене, которая ей явно не нравилась.
— Поначалу я была вполне довольна собой. Потом меня будто что-то ударило. В то утро, в понедельник, все спрашивали друг у друга, кто чем занимался на выходных. Для меня уикенда не существовало. В нем не было ничего хорошего и ничего плохого — вообще ничего. Паника охватила меня и не отпускала. Только одно могло меня спасти. Я выбежала на улицу, купила целый пакет шоколада, уселась в туалете и стала запихивать его в рот. Вдруг мне стало трудно дышать. Я расплакалась и двадцать минут не могла прийти в себя.
Страдание на какое-то время исказило ее лицо, но вместе с тем оно смягчилось, оттого что была разыграна сцена, потребовавшая столько физических и эмоциональных усилий. Затем, словно произошла смена картинки в череде дневных телепрограмм, она снова превратилась в женщину, которая умеет владеть собой.
