«Ах, хороша!» — невольно подумала учительница, еще никем не замеченная.
— Ты знаешь, что сказал о танцах Байрон? — танцуя, говорил Анатолий. — «Танцы — это искусство поражать сердца ногами»…
— Не смеши, — смеясь, отвечала она. — И не путайся ногами.
Она чувствовала, что танцует хорошо, что все смотрят на нее с восхищением, и была счастлива.
— Кончу школу — пойду в балет.
— А я в садоводы, чтобы засыпать тебя цветами!
— Товарищи! — раздался голос. — Прекращайте вращение! Равнение на дверь.
Маргарита Михайловна…
Дежурный! Разиня!
Танцоры в одну секунду разбежались кто куда. Надя оказалась возле учительского стола. Лицо ее, овальное, белое, с темными дужками бровей, с высоким лбом и мягкими щечками, порозовело; синие глаза поблескивали озорно, ярко, с вишневых губ не сходила улыбка.
Маргарита Михайловна укоризненно покачала головой, сказала что-то назидательно-увещевательное и вышла.
По классу пронесся вздох облегчения. А музыка уже кончилась.
Надя смотрела в окно. Отсюда хорошо была видна большая клумба, на которой доцветали гладиолусы, астры в россыпи оранжевых ноготков. Молодые яблони тихо шелестели еще оставшимися кое-где на ветвях серыми листьями. Ветер доносил с огорода пряный запах картофельной ботвы и земли, покрытой в тенистых местах голубоватым инеем. Вдали синели горы, небо было ясное, серебристое. В душу просилось нежное, грустное чувство. Лето уходило, уже ушло; впереди — осень, дожди, длинная зима… уроки, нагрузки. А еще хотелось побродить по лесам, по горам, кататься на лодке, проводить вечера у походных костров и не думать, что завтра… геометрия, стилистика. Ох!
— Толя! Иди сюда, — позвала она Черемисина.
Надя увидела устремленный на нее из-под очков в черной роговой оправе строгий взгляд Клары Зондеевой, и что-то словно кольнуло ее.
— Ну, скорее! — прикрикнула она на Черемисина, который с трудом вытаскивал ноги из-под парты. — Ах, какой неуклюжий! Дал же бог такие длинные нижние конечности! — Анатолий подошел. — Смотри, какие гладиолусы, — вон те, на верхушке клумбы. Это я сажала весной. Красивые, правда?
— Очень, — согласился Анатолий. — Раз это сажала ты, значит…
— Значит — ничего не значит! — немедленно рассердилась Надя, обиженная тем, что он не понял того, что было у нее на душе. — Они лучше всех — вот и всё.
Анатолий пожал плечами и сделал движение, чтобы уйти.
— Куда же ты? Я вчера долго не могла заснуть, — тише и весьма доверительно добавила она, положив свою руку на его руку. — А в окно светила луна, круглая, как апельсин.
