— А если бы Малек оставил одного воина, то Санниаси мог бы осудить Малека на смерть именно за это решение?
— Мог бы!
— И это вы, вулоды, называете справедливостью, правосудием?
— Санниаси справедлив! — видимо, несколько смущенно пробормотал жрец. — Он знает, что он делает! Его деяния согласуются с волей Санниа и Индры…
— Или с его собственным расположением духа. Но я не допущу смерти Малека!
— Ты? — удивился молодой жрец.
— Ну, да! Мне нравится этот ваш воин, я нахожу, что он действовал совершенно резонно, и я не позволю, чтобы какой-то прячущийся от всех старик…
— Остановись! Ты говоришь о вездесущем и всеведущем Санниаси!
— Начхать я хотел на этого вездесущего, в которого не верю! А если он слышит мои слова, тем лучше! Пусть знает то, что ему знать необходимо! Довольно играть в прятки, господа вулоды! Ты, Алледин, состоишь членом верховного совета?
— Ты сказал!
— Да. А я тебе еще говорю: ты же состоишь и членом тайного совета, который заседает под председательством вашего Санниаси для решения важнейших вопросов по ночам!
— Кто… кто тебе эту тайну открыл? — побледнев, пробормотал жрец, теряясь и проговариваясь.
— Мои собственные глаза. Наука, которая называется логикой, друг мой! И способность соображать кое-что, не веря в сказки! Но это в сторону! Итак, я вам, вулодам, нужен!
— Ты, господин?
— Да. Я вам нужен для того, чтобы вы научились изготовлять велосипеды, ружья, револьверы, пушки, бронированные автомобили. Пожалуйста, не вздумай опровергать сказанное! Я не поверю, потому что знаю ваши мечты, ваши грандиозные планы! Ну, так вот же: или Малек будет жить, или… Или я размозжу себе голову, но не скажу вам ни единого слова, как что делается… Понял?
— Ты не знаешь, чего ты требуешь, господин! — дрожащим голосом пробормотал жрец. — Право, ты не знаешь, чего ты требуешь!
Алледин все твердил мне на мое требование об отмене смертного приговора Малеку:
— Это невозможно, это немыслимо, чужеземец! Ты не знаешь сам, чего ты требуешь!
Но я упорно стоял на своем и видел, как мало-помалу отвоевываю территорию.
Мой наставник и руководитель начал говорить, что снятие «макази» оскорбит все население, что сам Малек откажется от помилования. Потом речь пошла уже не о том, что Малека нельзя, немыслимо помиловать, а о том, что его невозможно снова объявить «кази».
И я понял, что тут я дошел до границы, перешагнуть которую мне не удастся.
Но если нельзя перешагнуть препятствие, то, вероятно, его можно обойти.
