Не порывая с меньшевиками, ленинцам надо было убеждать трудящихся, что только вооруженная борьба обещает подлинную свободу. Большевики готовили их к массовым политическим стачкам, которым в удобный момент предстояло перерасти в вооруженное восстание. Готовили его и томские большевики, напоминая рабочим о неустрашимости знаменосца Кононова. Сергей Миронович и его товарищи не ограничивались беседами в нелегальных кружках, выступлениями на учащающихся загородных массовках.
Еще весной кто-то подал мысль — соорудить надгробие на могиле Оси Кононова и к железным прутьям кованой ограды прикрепить проволокой пули в напоминание о том, что он не своей смертью умер. Теперь вернулись к этой мысли, и не только из желания воздать должное покойному другу. Не зря же посвященная ему листовка заканчивалась призывом:
Не плачьте над трупами павших борцов,
Погибших с оружьем в руках.
Не пойте над ними надгробных стихов,
Слезой не скверните их прах.
Не нужно ни песен, ни слез мертвецам,
Отдайте им лучший почет.
Шагайте без страха по мертвым телам,
Несите их знамя вперед.
Чтобы соорудить памятник, нелегально пустили в трудовой среде полсотни подписных листов. Взносы потекли в партийную кассу. Пятаки и гривенники, получаемые от рабочих, стоили больше иных сотенных ассигнаций. Еще важнее было другое: большевики исподволь выверяли тех, к кому обращались с подписными листами.
Для тружеников Кононов был отнюдь не одним из далеких, малопонятных подвижников, жертвовавших собой ради мимолетных удач. Перед теми героями-мучениками, вроде народовольцев-террористов, преклонялись, ничего у них не беря, ничему не учась. Кононов же был и остался своим среди своих, как пример: никогда не отшатывайся назад, не страшись неизбежных жертв, неси вперед красное знамя.
К открытию памятника приурочили стачку. Накануне провели нелегальную сходку, чтобы удостовериться, не расхоложены, не запуганы ли рабочие все новыми вестями о расправах, чинимых царскими властями то в Иваново-Вознесенске и Варшаве, то на Украине, в Прибалтике, на Кавказе.
Вечернюю сходку близ станции Томск-1, тогда называвшейся Межениновкой, охраняла боевая дружина. Дружина была во всеоружии, и полиция, благословляя наступившую тьму, притворилась незрячей. Оторопелый полицмейстер Никольский кинулся к казакам, а те' вопреки приказу быть наготове валялись на нарах, собираясь спать. После пререканий с Никольским казаки лениво принялись седлать коней и еще ленивей двинулись к пристанционному леску, где уже не застали никого из участников трехчасовой сходки.
