Возвратившись из столицы, Григорий Григорьевич рассказал о том пятигорцам во всеуслышание. Он старательно исправлял свои ошибки. Анджиевский был переведен на партийную работу, возглавляя впервые избранный окружной комитет РКП (б).
По воспоминаниям Рихтермана, Владимир Ильич говорил Кирову, что надо помочь пятигорским коммунистам поскорее изжить узкие взгляды, местничество, подтянуть их к всероссийским тревогам дня: пусть они получше заботятся о Красной Армии, о поставках хлеба в центральные губернии.
Сергей Миронович не ограничивался помощью Анджиевскому. Он участвовал в боях против банд, много разъезжал, создавал вооруженные коммунистические отряды, снабжал их деньгами для закупки оружия у населения, учил партийных руководителей основам конспирации на случай, если понадобится уйти в подполье.
Белогвардейские банды нападали на города и селения, и вне Пятигорска Сергей Миронович работал под вымышленными именами. Случалось, под именем Дмитрия Захаровича Коренева, бывшего сотрудника «Терека». Прием довольно надежный: попав под арест, легко было бы на допросах рассказывать о происхождении, родственниках и тому подобном — жизнь Коренева он знал хорошо. Только двойник Коренева был по документам не журналистом, а безобидным снабженцем, уполномоченным продовольственной управы далекого Туркестана. Иногда Сергей Миронович гримировался, надевал чужую одежду.
20 октября он отправился в очередную поездку — на этот раз в курортные городки и горные аулы, где зверствовали банды. Ночь провел в Кисловодске у Казаровых: семья владикавказского издателя, жившая по обыкновению летом на курорте, застряла там из-за военных действий. На Кирове ладно сидела старая чиновничья куртка со следами срезанных погон. Он имел при себе какой-то сверток, с которым не расставался и который, ложась спать, сунул под подушку.
В следующую ночь Сергея Мироновича срочно вызвали в Пятигорск, где совершил страшное преступление авантюрист Сорокин, командующий войсками Северокавказской республики.
Кирову привелось участвовать в ликвидации опасной сорокинской авантюры, о чем доныне лишь мельком упоминалось в печати, хотя подробности обнаружились еще во второй половине тридцатых годов.
Кубанский казак, военный фельдшер по образованию, царский офицер Сорокин рад был служить хоть красным, хоть белым. Его устраивал любой цвет, лишь бы, как и прежде, в казачьем полку властвовать над людьми и кутить. В начале 1918 года Сорокин смекнул, что выгоднее всего прикинуться красноватым, если не красным, поскольку в некоторых слоях казачества, особенно среди фронтовиков, ненавидели царских генералов, заправлявших белогвардейщиной.
