Супруги не решились сразу переговорить с Симоном о своем деле. Они, наивные, считали, что сначала надо стать для апостола «своими» и только потом просить его об услуге. Анания и Сапфира надеялись, что Кефасу будет приятно, когда с их помощью возрастет число его учеников. Но главе христиан, который всецело «пребывал в боге», было на это глубоко наплевать. Апостол даже считал, что не ему оказывают благодеяние отдающие всё свое имущество, а напротив, он творит добро, смиренно принимая дома новообращенных. «Так угодно Богу!» — были его любимые слова.
Да, князь апостолов оказался не слишком любезным собеседником, но чем ближе Анания и Сапфира подходили к своему дому, тем больше страх и внутреннее опустошение уступали место любопытству и желанию вновь посетить христиан. И не только потому, что наши главные герои считали Петра чудотворцем, способным излечить Сапфиру. Были и другие причины. Например, желание познать истину, желание, которое, однако, не смогла исполнить в течение тысячелетий ни одна церковь на Земле. Истины же официального иудаизма после встречи с пророком Вениамином супругам опротивели. Кроме этого, молодым нужны были друзья — ведь круг общения Сапфиры был ограничен несколькими соседками да базарными торговцами, а Анания беседовал лишь с плотниками. Тит Росций, к сожалению, заходил к ним редко, ибо любил много путешествовать. Да и был он чужеземцем, человеком иной культуры и иных понятий.
И последняя причина. Религиозная деятельность привлекательна для многих тем, что в церкви не надо работать. Мели себе языком или слушай — и никаких забот. Священники за это даже деньги получают. Анания и Сапфира, правда, так «высоко» не метили и становиться равноапостольными не собирались, но считали, что приятное времяпрепровождение им обеспечено. Единственная проблема заключалась в ненасытной жадности верхушки христиан, пожелавших добра своих ближних — дома супругов.
Несколько часов, проведенных за работой в саду, пролетели незаметно, и Анания с Сапфирой отправились на богослужение. Они притворили калитку и вышли на грязную каменистую дорогу. Прохожих уже не было — иерусалимцы рано ложились спать, и лишь возле своего дома сидела какая-то древняя старушка, которая всё еще не могла смириться с тем, что день закончился и ей уже некого разглядывать. Заметив спешащих куда-то соседей, она обрадовалась и даже слегка привстала с гнилого пенька, служившего ей табуреткой.
— А куда вы идете? Ведь уже поздно! — полюбопытствовала старушонка.
