– Царь-государь, великий князь, пожалей своих ручек, которые ты утомишь, расправляясь со мной, холопом твоим, имей уважение к самому себе.
Но если посох выпал из рук раньше, чем натешился великий князь, то, взявши другой, больший, князь идет к нему в дом, в город, поправляется и тут уже потешается всласть. <…> Другим же, по изволению, рубят головы, топят, давят, причем поясняется, что “мы, монархи, божии ключники: что Господь Бог положит нам на сердце, то и должно быть, хотя бы кто и виновен не был”. Первый был Дмитрий, который желал было ласково обходиться с ними, за что и заплатил»[199]. По поводу прав и свобод служивого и землевладельческого сословия Немомоевский замечает: «Все – и туземцы, и пришлые – живут в величайшем рабстве у великого князя; никто ни в чем ему не противоречит. На каждое его приказание у них один и тот же ответ: “Волен Бог да государь царь, великий князь всея Руси”»[200]. «Свобод никаких, да и не знают, что это такое. Когда мы им рассказывали о наших свободах, что у нас никто не может быть схвачен, пока не будет изобличен по суду, что король не может никакого налога установить, ни начать войну с кем-либо, пока мы не дозволим, они с удивлением отвечали нам: “Хорошо это так у вас; но мы покорностью нашей тем большую заслугу имеем на небе”. А к нему они рачительно стремятся частыми постами (половина года идет на них), поклонением образам (о которых говорят, что сам Бог, будучи на небе, на земле оставил им образа на свое место, чтобы и поклонялись им) и частым крестным знамением, с немалым истязанием из-за самообмана. Ибо никто не выйдет и не войдет в дом, не съест и не выпьет, не перекрестившись. Выйдя утром из дому, многие обращаются на все стороны, много раз крестятся и мавают головами; при грубой простоте, они в этом полагают тройную надежду искупления. И это не удивительно: помимо того, у них нет ни изучения, ни упражнения в законе Божием, нет никакой проповеди, не объясняют им ни слова Божия, ни Божией воли. К тому же никому не дозволено читать книг и иметь их в дому, кроме псалтири и гомилий св. Иоанна Златоустого; иначе был бы в подозрении, что желает быть мудрее самого великого князя <…>. Одинаково не вольно никому разговаривать с иноземцем или спрашивать его о чем, даже просто говорить, если только не присутствует при этом пристав от великого князя. Если кто из чужих спросит кого-либо о причине чего-либо, он получит ответ: “Не ведаю, не понимаю; но царь, великий князь всея Руси, – дай Господи, чтобы государь здоров был! – знает и понимает все”»
