Вместо Треплева под прицел Тригорина неожиданно попадаю я.
Я вижу бешеные глаза знаменитости. Уверенным шагом он идет в мою сторону, в правую кулису, смотрит на меня яростно, не отрываясь, и целится мне в лицо.
Иван Кузнецов стоит чуть поодаль, его знаменитость проходит, не заметив, направляясь ко мне. Ощущение, что сейчас выстрелит, настолько реально, что я прячусь за плечо Володи, который стоит рядом, и говорю «ой!».
– Куда ты, куда? – кричит из зала режиссёр Андрей, – Давай прямо на Трепелева, давай, вплотную к нему подходи…
Знаменитость останавливается от меня в трёх шагах.
– Да? Промахнулся маленько, извиняйте…
– Давай заново, с последней реплики! – командует Андрей.
– Еще чуть-чуть и пальнул бы в тебя, – говорит мне Володя.
– Тебе тоже так показалось? Я подумала, может, у вас мизансцена такая странная…
– Да нет, на тебя впрямую шёл.
Володя хохотнул. Я нервно улыбнулась.
Надо же какая страстная знаменитость. Чем же это я тебя разозлила?
И пошла со сцены за кулисы. На всякий случай. Чтобы мне декорации на голову не упали.
Стою в коридоре, глазею на расписание. Жду, когда выйдет ко мне гримёр Оля, и мы пойдем пить кофе в буфет, у меня есть еще немного времени.
Пятнадцатиминутный перерыв в репетиции. Мимо проходит знаменитость.
Мы встречаемся глазами.
– Здравствуйте, – говорю ему.
– Здравствуйте, – театрально расшаркивается он с натянутой улыбочкой и проходит мимо.
Не пойду к тебе в гримёрку, – думаю я, – ничего выяснять не буду. Ни о чем тебя не спрошу. То, как ты себя ведешь – это твои заморочки, не мои.
– Ну, как у вас дела? – спрашиваю у Оли за кофе, сидя в буфете.
– Да, нормально. Движемся потихоньку, не ясно, правда, куда.
– Ну, это никогда не ясно. Я ни одного хорошего спектакля не припомню, когда во время репетиций кто-нибудь был бы доволен. Вот, когда спектакль плохой, так почему-то все за кулисами ходят и кричат друг другу «гениально!» … А потом на премьере, куда глаза девать не знают…
– Да, есть такой принцип, – улыбается Оля.
– Ну, а что веселого происходит? Как любимый себя ведет? Балагурит?
«Любимый» – это знаменитость. Я его так стала называть на третий день начала репетиций. Тут и сарказм за излишние капризы, и признание таланта. Весь театр знает, уже все привыкли.
– Любимый твой? Да нет, не балагурит.
– Как не балагурит? Почему?
– Мрачный ходит. Как туча. Ни с кем не разговаривает. Да мы его почти и не видим. Он из гримёрки – сразу на сцену, со сцены – сразу в гримёрку. Запирается и сидит там один.
