Вот это для меня новость. Раньше общения не чурался. Всегда с шуточкой, прибауточкой, зрителей вокруг себя собирает, байки рассказывает, положительной энергией заряжается.
– Вот это новость, – говорю я Оле, – а что это с ним случилось? Никогда вроде за словом в карман не лез, всё время, с большим удовольствием…
– Да пьёт он.
– Что?
– Пьёт. Запой у него.
– Как это – запой?
– Ну, вот так. Запой.
– Давно?
– Да дней семь.
– Вот это дела.
– Он как неделю назад сходил на какой-то спектакль, с тех пор и пьёт.
Вот это дела. На спектакль мы ходили вместе. И вино пили вместе. Бокал до спектакля, потом еще дома…
Да он приехал ко мне уже с половиной бутылки. Достал из сумки, показал: «А ты что думаешь, артисты во время репетиции не пьют? Сегодня Димка Петренко зашёл, выпили с ним немного за встречу. У Кузнецова только крепкие напитки, виски, там, водка. У Андрюхи-режиссёра тоже. Я вот винишко с собой таскаю…»
Я подумала: человек знает, что делает. Это же не водка.
Тем более, я видела его с вином на гастролях: цедит потихоньку себе из бокальчика и всё в порядке с ним совершенно.
Эти же полбутылки у него оставались, когда мы приехали к нему. Для меня в магазинчике у дома купили еще одну. Выпили по бокалу. Дальше он мне хаманул, и я уехала домой. Осталась моя бутылка плюс его половина. Может, еще дома были заначки.
Значит, он выпил всё это после нашей ссоры, а потом не смог остановиться. Алкоголь взял своё, начался запой.
Запой – это привет. Запой – это всё, это беда, из неё не выбраться. Я наслышана об этом. Он если пьёт, то его днём с огнём найти не могут, телефоны выключены, теряется в городе бесследно. Срываются съёмки, летят спектакли, он пьёт до бесчувствия, до больницы, до «белочки»…
Я оглушена этой новостью, я не знаю, что делать.
Иду к нему.
Стучу.
Долго не открывает.
Жду.
Выглядывает в щелку. Видит меня.
– Здравствуйте, к вам можно? – спрашиваю с тревожной улыбкой.
Пропускает, закрывает дверь.
Страшно смущён, не смотрит на меня. Глаза слезятся, ощущение что у него высокая температура. Кривится в улыбке:
– Заходите уж…
Отходит от меня, ложится на кушетку.
Подхожу, сажусь в ногах, смотрю на него.
Все обидные слова, которые заготовлены были вчера, ушли. Стало вдруг пронзительно жалко его, как ребенка, который заболел и лежит перед тобой в жару. Глажу его по руке.
У него в глазах стоят слезы.
– Ты заболел, да?
– Да, я заболел.
– Как же ты так, милый?
– Не знаю, так вышло.
Молчим.
– Дай, я тебя поцелую.
Тянусь к его щеке, он отворачивается, не хочет, чтобы чувствовала запах.
