Тем временем Окума достал из-под лавки пару деревянных сандалий и примерил их Володе на ногу. Сандалии пришлись в самый раз.
Вечером возвратились с работы дровосеки. Их было двадцать пасмурных лесовиков, почерневших, изможденных, с запавшими щеками. Скулы выпячивались, как желваки, веки тяжело прикрывали глаза.
Они входили в барак молча, молча посматривали на Володю и падали на широкий пол, служивший им кроватью. У многих от переутомления дрожали руки.
— Приезжал приказчик, — сказал один из них, глянув на Окуму. — Уехал.
Под глазом у него был синяк. Окума заглянул ему в лицо.
— Морита, что это у тебя?
— Приказчик.
— Я так и думал, — покачал головой Окума.
— Он нашел, что у моей пилы тупые зубья.
— О, у него у самого зубы слишком острые.
— Спилим, — сказал Морита.
Володя глянул на него внимательнее. Это был старый японец-дровосек.
— Спилим, — повторил он упрямо. А так как никто ему не ответил, то он толкнул локтем соседа и еще раз сказал, будто желая услышать его поддержку:
— Спилим. А?
— Мы ему покажем! — ответил сосед.
Это был молодой парень дровосек, по всей видимости, не японец. У него были большие прозрачные глаза, круглые, как у совы, и, длинные каштановые волосы, зачесанные назад.
Заметив, что Володя смотрит на этого парня, Окума сказал:
— Русский, как и ты. Хабаров. Хабаров — его звать.
— Дровосек?
— Дровосек. Из нашей артели. Горячий. Хозяев не любит. Приказчиков не любит. Рабочий народ любит. Горячий. Ты горячий, Хабаров?
Парень улыбнулся:
— Горячий, Окума.
Потом японец громко сказал:
— Придвиньтесь все ближе!
Все подняли головы, кто лежал — поднялись. Все окружили тесным колом юношу и Окуму.
И тогда Окума коротко объяснил, кто такой Володя.
Сначала в бараке воцарилась тишина, а потом голоса загалдели весело и быстро. Володя увидел блестящие глаза и улыбки.
В груди вдруг выросла надежда на помощь этих натруженных людей, у которых так блестят зрачки от одного упоминания о Советском Союзе.
Нельзя молчать. Нельзя таиться. Это будет чудесно, если везде пойдет молва о том, что советский ученый с сыном попал в плен. И если даже ему, Володе, не посчастливится дойти до своих, то слух полетит далеко-далеко, он должен пересечь границу.
Эти люди помогут. И Володя откровенно рассказал обо всем: о тайфуне, о своем отце, о плене и пытках. Сказал и о своем намерении перейти границу и добраться до своих, чтобы скорее вырвать из рук полицаев отца.
— И звать меня не Иван, — закончил он. — Звать меня Владимир Дорошук.
