На улице, когда я спустился во двор, был уже не рассвет, а настоящее утро. И — чего я не знал, не выглядывая в окно, — лежал на земле первый снег. Плотной, хрустящей под ногой порошей — такой невинно белой, что мне показалось, сейчас у меня заломит зубы.
Я крутил по арбатским улочкам, выбираясь к своему пристанищу в бывшем борделе при гостинице «Прага» — и скверно же мне было! Хоть расколи себе башку о фонарный столб. Я нагибался, нагребал с асфальта полную пригоршню крупитчатого сухого снега, вылепливал снежок и кидал его в этот фонарный столб. Руки замерзли, красно вспухли, а я все нагибался, лепил, кидал, — и все мне было мало, кидал и кидал. Черт побери, но мне даже осталось неизвестным имя этой Ириной сестры!
Надо бы уточнить одну вещь. Когда я сказал Ловцу про эту гёрл, на которую он так запал, что Вишневская, Архипова и Кабалье рядом с ней отдыхают, я не то чтобы лгал, я понтярил. Стебался, если точнее. У Ловца текли слюни на подбородок, а я наслаждался его видом. Упивался властью над ним. Вот одно мое слово — и он направляет свои деньги в русло, которое до того было сухим, орошает земли, которые прежде не плодоносили.
А лгать ради выгоды, ради сохранения лица, чтобы избежать неприятностей, — лгать так я совершенно не приспособлен. Той ранней зимой незадолго до наступления 1993 года я убедился в этом лишний раз.
— О, очень кстати! Очень кстати! — замахала мне рукой секретарша руководителя программы, когда я заглянул в приемную. — Тебя Терентьев разыскивал! Просил, как ты появишься, — к нему.
— К Терентьеву? — переступая порог, удивился я.
Терентьев и был начальником секретарши, руководителем программы. За все время, что толокся в Стакане, я видел его три или четыре раза, и то мельком, на ходу.
— К Терентьеву, к Терентьеву, — подтвердила секретарша.
В груди у меня заныло от приятного возбуждения. Что ж, когда-то это должно было случиться. Рано или поздно Терентьев просто обязан был заинтересоваться мной. Уж что-что, а сложа руки я не сидел. Я пахал, я рыл как какой-нибудь трактор или экскаватор.
Мне пришлось ждать в приемной после того, как секретарша сообщила Терентьеву по внутренней связи, что я тут, в готовности, не более двух минут. Дверь терентьевского кабинета распахнулась, оттуда, вся пылая, выскочила одна из выпускающих редакторш, налетела на меня, отскочила, постояла, таращась на меня в недоумении, и хлопнула себя по лбу:
— А, да! Просил тебя зайти. Заходи.
