Увы, домашние задания я выполнял далеко не блестяще. Бьёшься, бьёшься над какой-нибудь каверзной задачей, а спросить некого. Хорошо ещё, если заглянет дядя Вася. Он хоть изредка, но помогал мне в арифметике.
Потому ли, что я рос без отца, или потому, что дядя Вася очень любил меня, я особенно привязался к нему — самому близкому после мамы человеку. В моих глазах он был героем.
Сколько раз я любовался именными часами, подаренными дяде Васе — Василию Алексеевичу Мамонову — чуть ли не самим маршалом Блюхером, под командованием которого дядя бил «колчаков» (так он называл белогвардейцев). Рассказывая о прошлых боях, дядя Вася приводил всё новые и новые подробности, вспоминал множество боевых подвигов красных бойцов, плохо обутых и одетых, часто голодных, но всегда крепких духом. О себе дядя говорил мало — он был человеком очень скромным.
Из рассказов дяди Васи один мне запомнился особо.
Зимой 1919 года красноармейский полк, в котором он служил, держал фронт в тех местах, где дядя в юности работал у подрядчика-лесозаготовителя.
Командование части знало, что дяде Васе хорошо знакомы здешние края, и решило послать его в ближайшую деревню на разведку, узнать, не заняли ли её белые. На случай встречи с белогвардейцами дядя поехал в крестьянской одежде; вместо винтовки взял с собой плохонькую двустволку да топор, припасённый будто бы для рубки дров.
Ехать пришлось в ночь, лесом. Вначале полковая лошадка рысила по лесной дороге, затем сбавила шаг и, наконец, совсем остановилась, стала тревожно фыркать, перебирать ногами, бить копытами по снегу. Вдали показались огоньки; попарно светящиеся точки всё приближались. На освещённом лунным светом снегу было видно, как стая волков торопится наперерез всаднику.
Помощи ждать было неоткуда. Конь вздыбился, дядя Вася еле удержался на нём. Когда волки подошли совсем близко, лошадь стала как вкопанная и, согнув шею, приготовилась к защите. Дядя Вася взвёл оба курка. Разъярённые хищники с ходу кинулись на лошадь и всадника. Дядя выстрелил в упор, уложив наповал матёрого зверя, пытавшегося схватить коня за горло. В это время два других крупных волка впились клыками в ногу дяди и стащили его с лошади.
Сильная боль, однако, не лишила его самообладания. Прикладом ружья он начал отбиваться от наседавших зверей: одному раскроил череп, а другому ловко угодил в зубы. Очумевший от боли волк с воем закружился на месте, будто стараясь поймать свой собственный хвост. Лошадь между тем яростными взмахами подкованных ног тоже уложила одного волка. Дядя выхватил из-за пояса топор — и ещё один лесной разбойник свалился на землю. Остальные бросились врассыпную. У дяди, по его словам, велико было искушение перезарядить двустволку и послать вдогонку волкам ещё парочку пуль, да побоялся выстрелами привлечь внимание белых.
