— Как тебя зовут, конотоп?
И мать с готовностью отвечает:
— Витей зовем, Витюшей. Муж настаивал на Борисе, а мне так понравилось. Вот и назвали.
— Победитель, значит, — смеется мужчина, — ну кого же ты победил?
И мать тоже веселеет и подходит поближе к столу.
— А мы пока двоечки победили. И с тройками успешно сражаемся, Ким Александрович…
— Да не Ким же, а Клим! — Мужчина нахмурился — и только сейчас я разглядел, что кожа у него на щеках вся в корявинках, а волосы тонкие, рыжеватые. Он чем-то похож на коршуна. Такой же сердитый, насупленный.
— А кем вы, дядя, работаете? — вдруг вырвалось у меня, и я испугался. Глаза, чувствую, защипало от пота. Мать увидела мой испуг и засуетилась и стала поправлять на мне рубашку, отряхивать.
— Ким… ой, Клим Александрович — начальник районной милиции. Он будет помогать проводить подписку на заем.
— А что значит заем? — опять лезу с вопросами, и мужчина хохочет.
— Вот так, председатель Совета, давайте выкручивайтесь. Объясняйте сыну, воспитывайте… — Он опять достал папиросу и постучал коробочкой по столу. — Эх, селяне, селяне…
— Да как же все-таки объяснить-то? — вздохнула мать.
— Ну-у, неумехи. Скажите просто, что дядя приехал распространять облигации.
— Не-ет, — улыбнулась мать — так он совсем не поймет. — Она вздыхает и хочет погладить меня по голове. Но я увертываюсь, и приезжий лукаво смотрит на мать.
— А я вот объясню ему в два приема!
— Как объясните? — вздрогнула мать.
— А вот так, по-нашему, по-военному… — Он сделал длинную паузу, потом громко скомандовал: — Конотоп, а ну быстро к столу!
Я подошел поближе и сел на стул.
— Бери ручку, пиши!
— А что писать?
Приезжий хмыкнул и пододвинул мне ручку с чернильницей.
— Пиши так: обязуюсь все свои сбережения отдать в фонд обороны… А если не напишешь, то арестую.
— Да у него и пяти копеек нет.
— А вас, дорогая мамаша, не спрашивают. Взводный знает, за что воюет. Ну как? Написал? — Он выгнул скобочкой брови, и я его еще сильнее боюсь. Ручка у меня в ладони дрожит, чуть не выпалывает. Он заметил это дрожание и снова повеселел.
— Ладно, прекратили репетицию. Скоро и занавес открывать.
Мать смотрит на него вопросительно:
— Что открывать?
— Ну, конечно, не бутылки, Анна Тимофеевна. — Он подмигивает мне и начинает что-то искать на столе. Мать стоит хмурая и растерянная, как будто заболела или что-то сейчас узнала. Я вижу, как она медленно поднимает голову и так же медленно говорит:
— Ким, фу ты, Клим Александрович, я людей пригласила на шесть, и у нас с вами еще полчаса. Так вот… Вы намекали недавно, что у вас будет какой-то личный вопрос ко мне? Сын мой не помешает нам? — Она выразительно смотрит на меня, и губы у нее неспокойны.
