И Кулемин, продолжая рассуждать о том же, но уже без новых мыслей, лишь самодовольно поворачивая так и эдак эту одну, привыкая к ней и все больше и больше в ней утверждаясь, — действительно задремал, кстати, так больше и не вспомнив о полковнике.
А с ним было просто.
Лихой комбат в гражданскую войну, потом — начальник штаба полка, Касаев имел за плечами четыре класса приходской школы — и только. Правда, дважды учился на курсах переподготовки, в тридцатых годах хотел даже в военную академию попасть, без малого год что ни вечер корпел над учебниками — не разгибался, но вступительные экзамены провалил, и это его так травмировало, что повторять попытки он не стал. Очевидно, эти годы — мечта, непривычный труд над книгами, и в конце крах, — дались ему нелегко; сил примириться с судьбою у него не нашлось. Будущее было отравлено. Он затаил обиду на академию, и ко всем, кто ее окончил (а Кулемин и там успел потереться, правда, на большее война не отпустила сроков), относился внешне подчеркнуто иронически и пренебрежительно. Он активно не противодействовал новым веяниям в армии, но в душе был предан старым положениям воинской науки, типа: «пуля-дура, штык-молодец». И никто не знал, что лихость его была показной, что это был уже конечный результат медлительной, тугодумной работы по подготовке каждой операции; это были только плоды усидчивости, которой он пытался восполнить отсутствие знаний и воинского таланта. Он гонял разведку без конца. «Вот когда я буду знать усе хвакты, даже такой: что пьет по утрам командир вражеской части — водку или рассол (это была чужая шутка; так говорил его комполка еще в далеком девятнадцатом; образ поразил воображение Касаева на всю жизнь — и был немедленно взят на вооружение, тоже на всю жизнь), от тогда я скажу, что я почти довольный».
Опытный археолог по одной кости может восстановить облик вымершего доисторического животного. Касаев даже идеи такой бы не принял; в его глазах это была бы чистой воды авантюра. Другое дело, если б ему выложили все кости, и схему их соединения, и кожу, всю до последней чешуйки…
До нынешнего чина он выслужился тяжело, взял характером и годами. И когда встречал судьбу легкую, человека талантливого, — это вызывало в нем предубеждение, поскольку себя он считал обойденным милостями судьбы; и потому он хотел, чтоб и остальные попробовали «почем фунт лиха»; хотя, если уж быть до конца честным, служилось Касаеву легко и ровно; только что не выделялся он ничем — и его не выделяли. Вот и весь секрет.
