Рапаны оказались не только вкуснее мидий — в них и мяса имелось больше, было что ухватить зубами, и вкус здорово отличался — чуть сладковатый, вязкий, питательный, схожий с растительным (знаете, есть такая деликатесная трава сергибус, стебель толщиной в мизинец, кожица тонкая, нежная, чистить совсем не надо, во рту тает — так вкус рапаны был похож на вкус сергибуса).
После завтрака решили сходить на челноке к затопленной шхуне, посмотреть, что это за диковинка, за которую так рьяно агитировал рыбак.
— Кто первый лезет под воду? — спросил Мазин. — Вы или я?
Лящук стукнул себя кулаком в грудь — давай я! Киту было безразлично, а Варвара качнула борта челнока — неустойчивая скорлупка-то — и насмешливо посмотрела на Мазина: такой здоровяк, а...
Тот вдруг покраснел и решительно взялся за ремень акваланга: Варварин взгляд он принял слишком однозначно, текст спутал с подтекстом.
— Я пойду первый. Вот так-то, мамочки! — сказал он, поглядел на Варвару, но та уже была занята чем-то своим, кажется, огромной, как парковая беседка, мутно бледнеющей в глубине медузой. Медуза медленно и величественно, ровно подводный корабль, проплывала под лодкой, держа курс в открытое море.
Лящуку опять стало грустно — опять его всерьез не принимают. Хотя откуда им знать, что лучшие пловцы — это худые люди, что знаменитый капитан Кусто имеет такое же телосложение, как и он. Худой человек входит в воду, как нож в масло. Без всплесков, без усилий. Совершить бы сейчас что-нибудь героическое...
— Рублей так на сто двадцать, — усмехнулся он вслух.
— Ты чего? — спросила его Варвара.
Лящук посмотрел куда-то в сторону, потом вверх, в дымную жаркую сизь, и не ответил.
Мазин тем временем проверил золотники. Воздух подавался исправно. На пояс он нацепил нож с пробковой ручкой, специальный, нетонущий: мало ли что может случиться в воде — и гигантский спрут встретится, и обжора акула, и рыба-пила...
Лящук слабо улыбнулся, ощутив где-то в разъеме груди прохладу, легкость, рассмеялся сипловато и тихо, почти про себя.
— Ну, мамочки, я пошел! — проговорил Мазин.
— Ни пуха тебе,— благословила Варвара, и тут Лящук отметил, что в Варваре исчез вчерашний интерес к Мазину, угас, сошел на нет, и Мазину вряд ли что тут светит, вряд ли он может рассчитывать у Варвары на успех. И честное слово, Лящуку стало как-то спокойнее, утихомирилась, улеглась душевная маета, и с солнца вдруг сползла дымная наволочь, сизая тусклота растаяла, и оно засияло чисто, как-то ликующе, напряженно.
