Порог своего дома переступаю с мерзким чувством нашкодившего кота, хотя и хорохорюсь.
Анна читает в кресле. При виде меня не встает, как делает обыкновенно, чтобы поцеловать, так и сидит не шевелясь. Топаю в ванную. Умывая руки, гляжу в зеркало на свою пристыженную рожу, и так хочется в нее плюнуть!
Переодевшись, подхожу к Анне. Она продолжает читать, не обращая на меня внимания. То ли это пресловутая женская интуиция, то ли сенсорика, но она явно знает, что произошло!
Удаляюсь на кухню и там, в окружении осуждающе глазеющей на меня посуды и кое-какой бытовой техники принимаюсь мотаться по махонькому пространству.
Теперь я в бешенстве.
«В конце концов, – мысленно обращаюсь к Анне, – пора бы уже понять, что ты немолода, а я мужик в самом расцвете сил. Подумаешь, переспал с какой-то девахой! Да хоть с десятком! Это повышает мою самооценку! Я давно не пацан и имею право на личную жизнь! И кто ты такая, чтобы распоряжаться моей судьбой?!..»
Накручиваю себя, довожу до белого каления и с исступлением раненого на корриде быка влетаю в комнату.
Анна по-прежнему неподвижно сидит в кресле. Просто сидит и смотрит в темный экран телевизора.
Становлюсь на колени, целую ее безвольно лежащие на коленях руки.
– Прости меня, идиота! Я люблю тебя! Никто, кроме тебя, слышишь!.. – бессвязно кричу, пытаясь пробиться к ее наглухо затворившейся душе.
По окаменелому, как маска, лицу Анну ползут слезы. Она не утирает их, а я ощущаю себя последней скотиной, которой нет прощения…
После покаяния и непростых дипломатических переговоров заключается пакт о дружбе и сотрудничестве. И вот уже я, помилованный, возбужденно и радостно тарахчу о чем-то постороннем, виновато заглядывая в глаза Анны и ожидая, как милостыни, ее улыбки.
Наконец, осмелев, заявляю:
– В печенках у меня эта «Неизвестная». Пялится, подлое создание. Фря расфуфыренная. Можно, я ее истреблю?
В умных глазах Анны появляются ирония и боль.
– Она твоя. И в твоей власти поступить с ней по своему усмотрению.
– О’кей.
Снимаю репродукцию со стены, больно уколовшись булавкой, и рву на части.
– Ты с ума сошел, Королек! – вскрикивает Анна и смеется. – Лучше бы отдал кому-нибудь, глупыш.
Но я нутром чувствую, как она довольна.
– От этой поганки одни проблемы. Нет уж, умерла, так умерла.
* * *
Сегодня, под самый занавес октября, вдова отца справляет сороковины. Пригласила меня.
И вот мы вчетвером: она, ее дочь Лиза (моя, стало быть, сестра по отцу), Лизин муж (мой, стало быть, зять) Ленчик и я сидим за столом. Едим блины, пьем водочку. Мы уже помянули отца «тихим, добрым словом», и разговор, как подбитый истребитель, срывается в крутом пике с заоблачных высот на грешную землю.
