Она знает, что ничего не купит, но сама возможность приобретения наполняет ее почти неземной радостью. До позднего вечера, мягкого и теплого, она крутится на торговой улочке, не пропуская ни одного магазина, торгующего одеждой, присматривается, меряет и уходит, бросив продавцам, что поглядит еще в другом месте. Ликование ее растет, перехлестывая через край, и центр она покидает со сладко опустошенной душой. «У тебя все будет, Галка, – убежденно внушает она себе, покачиваясь в переполненном автобусе, – потерпи немножко, все путем, тебя ждет победа!»
Потом неторопливо, неохотно идет к дому, в котором снимает комнату у старухи. Этот окраинный район застраивался до и после войны как заводской поселок, таким по внешнему виду и остается. Новый век сюда как будто еще не добрался. Домишки, в основном, двух– и трехэтажные. Изобилие зелени, изумрудно светящейся в лучах предзакатного солнца. Тишина. Лень. Время здесь замерло, как стоячая вода.
Процокав к подъезду грубо выкрашенного в охристый цвет дома, Галчонок брезгливо передергивается. Она представляет, как отворит держащуюся на честном слове покарябанную деревянную дверь, поднимется по скрипучим ступенькам, позвонит и увидит противную, вечно ворчащую старуху. «Терпи, стиснув кулачки, – твердит она себе, – тебе деньги платят, а ради них можно вытерпеть и не такое».
– Галя! – Незнакомый парень, высунувшись из припыленного, донельзя разбитого красного «москвича», манит ее рукой.
Галчонок спесиво задирает нос: «Подумаешь, ухажер выискался, нищий, а пальчиком подзывает, как какую-нибудь продажную!» – и собирается зайти в подъезд.
Но парень выскакивает из машины и одним махом подлетает к ней, на ходу доставая удостоверение. Сердце ее разом обрывается и стремглав летит вниз, вниз, вниз…
– Я не понимаю… – надменно начинает она, внутри холодея и трясясь от ужаса.
– Да неужели? – развязно ухмыляется парень. – Имеются сведения, что старичок, который квартиру тебе завещал, не своей смертью помер. Помогли ему. И есть такая мыслишка, что в этом ты принимала самое прямое участие, милая.
– Я вам не милая! – обрывает она, все еще надеясь на чудо. Вот сейчас он засмеется и скажет, что прикол у него такой.
Парень недобро скалит зубы.
– Ты что, не поняла, дура, что с тобой не шутят? Залезай в машину, или силой затащу.
Побелев, она смотрит на него, как завороженная, и ее точно стеклянные глаза становятся живыми и страдающими. И все же пробует сопротивляться, еле шевеля одеревенелыми холодными губами:
