— Они очень благородные люди, — сказала Лолла, — оба, и он и она, и вдобавок не бедные. У ее отца есть доля в нескольких пароходах, говорят, что и лесопильня скоро к нему перейдет. Да вдобавок акции «Воробья» — каботажного парохода.
Ну, от лесопильни вряд ли много проку, подумал про себя Абель. Вслух же он сказал:
— Они успевают распилить один ствол, а должны бы за то же время распилить десять.
Это ж надо, до чего Абель смекалистый, подумала про себя Лолла, а вслух сказала:
— Да, в этом ты знаешь толк. Помнится, ты писал из Канады с лесопильни.
— Я тогда был такой старательный, предприимчивый. Но это уже давно прошло.
— Ты и сейчас можешь быть предприимчивым, если только захочешь.
— Нет. Я предоставил это другим. Пусть их!
Молчание. Лолле было как-то не по себе. Какой бес опять в него вселился? — думала она.
— Что же с тобой дальше-то будет? — спросила она по-матерински участливо.
Она меня поблагодарила, мысленно говорил он себе. Конечно, она взяла бы его, не будь у нее часов.
— Они такие богатые, — сказала Лолла, словно читала его мысли. — У ее отца и аптека есть. Лишь бы ты ничем ее не обидел, Абель.
— Навряд ли. Я двенадцать лет думал о том, как наконец это сделаю.
Лолла стала совсем другая с тех пор, как у нее завелись деньги, совсем другой человек. Красивая, в черном платье, и ноздри не так раздуваются — одним словом, почтенная вдова. Но поглядел бы ты, Абель, на нее, когда она ночью гоняла на твоей моторке в город. Теперь она отказалась от комнаты в мансарде и жила со своей матерью на берегу, это было пристойнее, да и дешевле, и вообще единственно возможное решение, поскольку все люди из лучшего общества поступили бы на ее месте точно так же. Чертова баба, эта Лолла, а побывав в услужении у Клеменсов, она пристрастилась к чтению и прочитала много книг.
Абелю она сказала:
— Тебе надо сходить на кладбище. Я не знаю, где лежит твоя мать, но на могиле у отца стоит крест.
— Проводи меня, — сказал он.
— Почему ты сам не писал и не отвечал на его письма?
— Не спрашивай лучше. Я был занят Анджелой.
— Ты доставил бы ему большую радость.
— Нет, Лолла, ни о чем радостном, как он это себе представляет, я написать не мог. И довольно об этом. А вот на могилку к нему я схожу.
— Ну, это не одно и то же.
— Не одно, — согласился он.
Она сумела разговорить его и продолжала расспросы:
— Тебе было с ней так плохо?
— С Анджелой? Нет, мне было с ней хорошо. Она была со мной очень ласкова. Просто я шел на дно, и она тоже, мы оба так и жили на дне вместе с другими людьми. Там все люди без остановки шли на дно, у одних только и было из еды бутылка молока или кукурузный початок, а другие ходили и стучали зубами от холода, и никому не было дела ни до нее, ни до меня. Спустя полгода, а может, и целый год пришло письмо. Принес его негр, который не умел читать, но я отложил письмо в сторону. Ты, верно, думаешь, как это плохо, когда мало еды и мало одежды, но ты не права, дело не в этом. Мы блаженствовали друг с другом, как дикие звери. Мы спали вместе, опускаясь на дно. А проснувшись, ничего не говорили, мы просто вставали и шли; когда один вставал и шел, другой шел следом. У нас обоих была одна дорога, и мы шли по ней друг за другом. Порой я радовал ее курицей, которую воровал у фермера. Фермер был жадный и караулил свое добро. Один раз он в меня выстрелил, и с тех пор я не решался к нему ходить. Но и это было не страшно, в ручье оставалось довольно рыбы, а по осени всюду были плоды. И еще я посадил мерку сладкого картофеля.
