— Я не вполне понимаю, что вы мне предлагаете… даже если бы я на самом деле был убийцей. — Рамиро боролся с собой, чтобы не сжимать руки, не цепляться за стул; он был в панике.
— Я говорю, что, если вы признаетесь, мы сможем все уладить. Многое смягчить. — Он подчеркнул слово «многое». — Вы догадываетесь, что не из-за каждого преступленьица, которые, кстати, случаются здесь очень редко, явится начальник полиции, дабы поговорить с подозреваемым, не так ли? Вы понимаете, что у меня достаточно других дел, касающихся политической ситуации, национальных интересов. Из этого следует, что раз я пришел повидать вас лично, вы нас интересуете. Именно вы, а не тот пьяница. И я могу помочь вам. Я хочу вам помочь. Вы понимаете меня?
— Я никого не убивал.
— Черт побери, Бернардес! — Он поправил платок на шее. — Вам нужно только признаться, и вы выйдете отсюда незапятнанным. Я это устрою. А потом у нас будет время поговорить, потому что мы участвуем в процессе, который будет длиться долго, поймите… Процесс, в котором главным врагом являются гражданская смута, международный коммунизм, мировое организованное насилие. Наша цель — уничтожить терроризм, чтобы создать новое общество. И если я прошу вас признаться, так это потому, что мы должны заниматься любым преступлением, какова бы ни была его причина, потому что мы должны построить такое общество, в котором будет править образцовый порядок, и этот порядок не разрешает нам принять убийство, тем более совершенное человеком, который может быть нашим другом. Вы понимаете меня? И кроме того, убийство — это недостаток уважения, это покушение на все существующее, на жизнь. А жизнь и собственность должны быть так же святы, как сам Господь Бог.
— Но я не убивал Теннембаума. И я не знаю, захотел бы я сотрудничать с вами или нет.
— Ну, это еще посмотрим… Потому что в этой стране, сейчас, вы или с нами, или против нас. Середины не существует.
Рамиро молчал. Гамбоа Боскетти обеими руками расправил усики. Потом вытащил из кармана надушенный лавандой платок и вытер себе лоб. Он продолжал говорить дружеским тоном:
— Видите ли, дело в том, что вы должны теперь признаться по-хорошему, а мы все уладим, ко всеобщему удовольствию. Само собой разумеется, мы не хотим, чтобы на вас легло пятно.
Рамиро до смерти хотелось спросить, что произойдет в обратном случае, если он не признается, но этим бы он выдал себя. Он был поражен речью этого чистенького человечка, старающегося завлечь его, внушить доверие. Но страх не покидал его, и молчание по-прежнему было его лучшим козырем. Он уверял себя, что они не смогут ничего доказать; было совершенно очевидно, что, пока они не знают истинной причины того, что произошло с Арасели, они не смогут обосновать свое обвинение в убийстве. Вероятно, он был последним лицом в Чако, которому зачем-то понадобилось убивать Теннембаума. Правда, в дальнейшем ему нужно будет жестко поговорить с девушкой, чтобы она вела себя осторожнее, но это уже другой вопрос. Кроме того, хоть она и сводила его с ума, он не был уверен, что хочет продолжать эти отношения. Все это он обдумает потом. Сейчас же он будет продолжать все отрицать, хотя Гамбоа Боскетти недвусмысленно угрожал ему пытками.
